Паскаль Брюкнер - Парадокс любви

Классические эротические тексты пристойны в своей непристойности, в них используются литота, или преуменьшение, намек. Яркое короткое замыкание интереса не вызывает, а умолчание часто самый верный путь к прорыву в запретное. Зачем в интимной сфере экономить на элегантности, откуда это желание эпатировать? Сочность описаний не исключает изысканности. В этом отношении характерен переход в области литературы от ошеломляющего реализма Жана Жене, Теннесси Уильямса, Хьюберта Селби-младшего, Тони Дювера, Генри Миллера или Жоржа Батая к «секс-корректности» современных прозаиков с их «эксплицитными» описаниями, лишенными и чувства и прелести. Сила языка в многозначности, в смещениях смысла, в подтексте, в тонком равновесии агрессивности и сдержанности. Возбуждает не грубость слов, — возбуждает ситуация, при которой эти слова становятся необходимыми. Они вырываются у нас в своей животной грубости в разгар действия, они как бы составная часть самого действия. Вне контекста они и нелепы и смешны. Чего не хватает большинству современных книг, так это ощущения торжественности (даже в описании мерзостей) и признания того факта, что область эротизма остается поразительной, захватывающей. Не говорит ли Жан Полан в связи с «Историей О» [105] «История О» — скандальный роман французской писательницы и критика Доминик Ори, опубликованный в 1954 году под псевдонимом Полин Реаж, с предисловием Жана Полана (нашумевшая экранизация романа — одноименный эротический фильм режиссера Жюста Жакена — появилась в 1975 году). Примеч. пер. о «беспощадной пристойности»? Преимущества художественного слова: возможность с его помощью избавиться от гнета, а заодно и от нудных перепевов одного и того же, от стереотипов в изображении разврата. Чем развязнее, тем беднее становится речь, порождая холод и мерзлоту.

Создается впечатление, что ценой раскрепощения секса мы задушили желание и что в свою очередь секс, раскрепостившись, освободился от нас. Через полвека круг наконец замкнулся, уведя нас от репрессий и приведя к депрессиям. Секс предстал перед нами безобидным, как стакан воды [106] Я предвидел эту тенденцию в своей статье, посвященной новым эротическим практикам, от самых невинных до самых экстремальных. Статья называлась «Избавьте нас от секса» (см. «Debat», март 1981 года). Напомним, что русская анархистка Александра Коллонтай считала коитус столь же простым действием, как выпить стакан воды. Ленин был несогласен с ней в этом вопросе, как и во многих других. . Современные «раскрепощенные» мужчины и женщины не относятся к нему слишком серьезно, для них «Sex is fun » [107] «Секс — это весело» (англ.). Примеч. пер. , это естественная человеческая потребность, и они предаются чувственному самообслуживанию вдвоем или в группе, желая испробовать все. Эти люди усвоили правила игры: они устраивают «Fuckerware parties » (вибратор — не менее популярный атрибут пикника, чем пластиковая посуда «Tupperware») и не выходят из дома без секс-игрушки — аксессуара безобидного, как плюшевый мишка или ароматизированная свеча. «Не драматизировать» — вот их пароль. По поводу истории Клинтон-Левински устраиваются чрезвычайные, достойные Византийской империи дебаты: нельзя ли отнести оральный секс к проявлениям товарищеской симпатии, дружбы между одноклассниками или сослуживцами. Где начало полового акта? В поцелуе, проникновении, ласках или взаимной мастурбации? Для некоторых его вообще не существует: даже «соединенные в паз» они пребывают в полном отстранении. У других все горит при простом касании рук. Держу пари, что большинство людей вполне отдают себе отчет в том, когда их охватывает физическая буря, волнение плоти. Есть что-то подозрительное в той ложной простоте, с какой западное общество стремится обо всем рассказать и все показать. Существуют разные способы преодолеть физическое влечение: демонизировать его в качестве греха, погасить аскезой или срубить под корень либерализацией нравов, сведя к разновидности «культурного отдыха».

Наше расслабление в этой сфере не может быть полным: тот, кто гордится, что живет без табу и запретов, нуждается в их фантомах, пьянящая близость которых придает пикантность нашей сексуальной жизни: без них она рискует стать однообразной. Запреты не исчезают — в замороженном виде они пережидают, где и когда появиться, на этот раз в более неуступчивом и непримиримом варианте. Нам свойственно совмещать два несовместимых желания: расширять эмансипацию, с одной стороны, а с другой — усиливать контроль над извращенцами, угрожающими нашему благоденствию. Этим объясняется, что в наше раскрепощенное время тюрьмы полны правонарушителями, совершившими преступления на сексуальной почве, — они составляют около трети всех заключенных Франции [108] Тюремное заключение за преступления на сексуальной почве является одним из факторов непомерного увеличения числа заключенных. В 1999 году они составляли 20 % от числа всех заключенных континентальной Франции, сегодня — около 30 %. Присяжные иногда бывают более суровы к насильникам, чем к убийцам: изнасилование, наносящее жертве психический ущерб, наказывается строже, чем убийство, так как олицетворяет абсолютное зло. (См.: Xavier Lameyre. La Criminalité sexuelle. Paris: Dominos. Flammarion, 2000. P. 41, 43, 99.) . Похоже, что общество мстит за раздачу лицензий в сфере морали, безжалостно изгоняя тех, кто не довольствуется дозволенным. Отклонение от нормы, заклейменное вчера как грех, сегодня подвергается медикаментозному и пенитенциарному воздействию, которое находится в компетенции психиатра — судьи — полицейского [109] Об использовании уголовной юрисдикции как средства исправления нравов см.: Antoine Garapon et Denis Salas. La République pénalisée. Hachette, 1996; a также: Jean-Claude Guillebaud. La Tyrannie du plaisir. Le Seuil, 1998. Chap. 12. . В этом противоречивость нашего времени, пестующего два антагонистических принципа: право на сладострастие для всех и строгое соблюдение принципа обоюдного согласия [110] Количество преступлений на сексуальной почве резко возрастает в периоды, когда общество начинает претендовать на защиту индивидуума в его целостности, а не общественного порядка, основанного на традиционном неравенстве женщины; в своей репрессивной функции общество основывается на предположительном равенстве прав обоих полов. (См.: Xavier Lameyre. Op. cit. P. 97–98.) .