Паскаль Брюкнер - Парадокс любви

Но пропасть между тем, что общество рассказывает о себе и что оно переживает, огромна. За последние полвека не было ни одного исследования о сексуальной жизни французов, американцев, немцев или испанцев, которое бы не обнаруживало у нас и наших соседей одни и те же раны и тревоги: проблемы с эрекцией у мужчин, отсутствие или слабость полового возбуждения у женщин [91] Последнее и наиболее полное исследование на эту тему (см.: Nathalie Bajos et Michel Bozon. La sexualité en France. Préface de Maurice Godelier. La Découverte, 2008) говорит о растущем разнообразии сексуальной деятельности, широком использовании Интернета, утрате девственности до брака, уменьшении возрастных различий у подростков обоих полов, вступающих в сексуальную жизнь, равном числе партнеров у лиц обоих полов, устойчивости определенного типа мужской сексуальности, выражающейся в частом мастурбировании, обращении к проституции и увлеченности порнографией. Исследование указывает также на значительные различия сексуальной техники в зависимости от социальной среды, на перманентность нарушений половой функции, слабость эрекции, аноргазм, анафродизм (стр. 485 указанной выше книги и далее; на ту же тему пишет Шарман Левинсон). . «Отчеты Кинси», вышедшие вскоре после войны (1948), обнаруживали у американцев такие стороны интимных отношений, которые мало соответствовали моральным нормам [92] Уважаемый профессор обнаружил, что 50 % женатых мужчин имели внебрачные связи, 37 % хотя бы раз вступали в гомосексуальные отношения, 90 % занимались мастурбацией. Среди женщин 50 % имели связи до замужества, 28 % поддерживали любовные отношения вне брака, 62 % занимались самоудовлетворением. Появившись в эпоху маккартизма, «Отчеты» вызвали общественный скандал. Доктор Альфред Кинси (1894–1956), принадлежащий к верхушке правых консервативных христиан, умер, изнуренный нападками. . Наши современные исследования рисуют нас более примерными, чем мы сами себе кажемся. Еще вчера нас обвиняли в бесстыдстве, сегодня же — в бахвальстве. Наши родители врали про свои добрые нравы, мы врем про свою безнравственность. В обоих случаях очевидно несоответствие между нашими заявлениями и нашими делами. Тревожность в обществе рождается уже не в результате подавления инстинктов моралью, как было во времена Фрейда, а в результате их освобождения. Когда вокруг все воспевают идеалы полной самореализации, каждый примеряет их на себя и пытается им соответствовать. Ушло чувство вины, пришло чувство тревоги. А сексуальная сфера, между тем, в большой степени остается чем-то не поддающимся описанию: о сексе или звонят во все колокола — и это звучит неубедительно, или о нем помалкивают, боясь прослыть неудачником в наши дни, когда интимная близость превратилась в престижное соревнование [93] Герберт Маркузе первым увидел в «репрессивной десублимации» сексуальное раскрепощение, которое обретает коммерческий аспект и, соответственно, уменьшает и ослабляет жизненную эротическую энергию («Эрос и цивилизация», 1955). .

Приятно отметить, что новый гедонизм, захлестывая западный мир, способствует «круговороту тел в природе». Было бы наивным не соотнести это движение с изменениями рынка, который ради своих очевидных интересов восстает против морального порядка. Знаменитый лозунг ситуационизма: «Жизнь без простоя и наслажденье без помех» — выражал идеал общества потребления. Его выдавали за кредо анархизма — он был просто рекламой. Только в пространстве торговых рядов, Интернета или телеэкрана жизнь разворачивается без простоя, все двадцать четыре часа в сутки, когда мне доступны любые товары, любые программы, когда я могу все покупать и общаться со всем земным шаром. Любовь и жизнь импульсивны, они предполагают задержки, перерывы, передышки и перегрузки и ничего общего не имеют с той тягучей патокой, которую представляет собой мировой супермаркет. Не обличая, констатируем, до какой степени гедонизм, «бунт жизни» (Рауль Ванейгем), под каким бы соусом он ни подавался — эпикурейским, анархистским, ниспровергающим, — превратился в новый конформизм, который под знаменем нарушения запретов восхваляет существующее положение вещей. Секс позволил примирить экстаз и протест — и сегодня он самый ходовой продукт рыночного общества.

В наше время освобождение желания происходит под воинственный гром фанфар: современные дионисийцы рядятся в бунтарей, как если бы ничего за прошедшие годы не изменилось и викторианская мораль продолжала свирепствовать. Они выдумывают себе противников, мастерят бумажные баррикады и продают неповиновение на метры, как торговцы продают ткань. Даже у самых талантливых — какой бой барабанов, какие гулкие канонады! По их мнению, оргазм переживается не с кем-то, а против кого-то: общества, крупного капитала, иудео-христианства. Наслаждение — это нацеленное на мир орудие, а вовсе не миг счастья, разделенный с другим. Их либертинство — как подпорченный горечью мед: такое количество эссе об искусстве любви, в которых так мало радости и так много ярости и злобы! Ведь удовольствие по определению ничему не учит: оно не улучшает и не просвещает человеческое существо, оно его радует, и этого достаточно. Но для наших «красных комиссаров» удовольствие — не шанс, а приказ. Уже не впервые в истории культ тела возвращается к нам в уродливом обличье догматизма. Когда-нибудь нам, вероятно, объяснят, почему разнообразные течения авангардизма, сюрреализм, ситуационизм в ряду прочих вырождались в тоталитарные монастыри, распираемые неприязнью и выдвигающие мини-понтификов, одержимых желанием отлучать и проклинать. Пастеризованная, обезличенная вселенная, которую когда-то обещал Вильгельм Райх, а вслед за ним и его современные последователи, предстанет веселой, как казарма!