Паскаль Брюкнер - Парадокс любви

Другой приводит меня в бешенство, когда ему не сидится на «своем шестке» и тесно в рамках постоянного амплуа. В этом отношении поиски «настоящих мужчин», «настоящих женщин» говорят о стремлении к надежности архетипа, о попытке преодолеть растерянность. Женственность уже не исчерпывается типами матери, синего чулка, музы, шлюхи, так же как мужественность предстает не только в образах вождя, покровителя, отца семейства. Отсюда одна и та же ностальгия по ясности: скажи мне, кто ты, чтобы мне знать, кто я. Оба пола тоскуют по былой простоте, лежавшей в основе их разделения: хочется положить конец неопределенности, заключить другого в границы какой-либо дефиниции. Мучительно жить в туманную эру. Если имеет место кризис идентичности, то он затрагивает оба пола.

Итак, теперь уже не скажешь, что анатомия — это судьба, хотя она и сохраняет свои прерогативы: мужчине никогда не будет дано родить или испытать сексуальное наслаждение так, как испытывает его женщина, женщине никогда не познать радость эрекции. Если половина рода человеческого заново придумывает другую, это не означает ни смешения, ни сближения между ними, лишь некоторые колебания. Понятия, предполагаемые обеими категориями, сохраняются, хотя точного их смысла мы не знаем. Общие места, относящиеся к тем и другим, все еще значимы в ограниченных пределах, не соответствуя, однако же, истине. Все то, что говорят о женщинах: они нежны, эмоциональны, — столь же справедливо и в отношении мужчин: здесь правило — всего лишь сумма исключений. Некое число добродетелей и пороков те и другие делят между собой поровну, как наследство, наконец ставшее общим. Очевидно, что мужчинам и женщинам свойственно по-разному переживать любовь; но отсюда следует, что существует по меньшей мере два способа переживания любви, кого бы это ни касалось, мужчины или женщины. Для женщины нет необходимости отказываться от женственности, как для мужчины — от мужественности: и та и другой свободны (во всяком случае, в странах демократии) творить себя как личность, даже если в нашем обществе и сегодня все еще легче быть мужчиной. Разве обязательно возвращаться к прежним критериям, чтобы справиться с нашей тревогой?

Некая постсексуальная утопия при поддержке хирургии и химии хотела бы смешать унаследованные от природы разделения во славу всемогущества личности. За философской тарабарщиной нетрудно распознать давнее недоверие религии к телу и полу и мечту об ангельском состоянии, которую несет христианство: «…в воскресении ни женятся, ни выходят замуж, но пребывают, как Ангелы Божии на небесах» (Мф 22, 30). Прекрасно, однако, что человечество разделено на две части: биполярность порождает человеческое богатство, превосходящее все ожидания. Еще лучше, что каждая личность подтверждает и одновременно опровергает свою половую принадлежность, совершая непредсказуемые, не свойственные ее полу поступки. Мужчины и женщины не всегда находят общий язык. Главное, что вопреки недоразумениям и недопониманию они продолжают вести диалог, не прибегая к упрощенному эсперанто. Нужны как минимум два пола, чтобы каждый мечтал быть другим. В следующей жизни я хочу родиться женщиной.

Поразительная загадка — заповедь: люби ближнего, как самого себя. На первый взгляд совершенно нелогично: или мы любим себя в ущерб другому, или любим другого в ущерб себе. Выходит, чтобы душа открылась к ближнему, нужно, забыв скромность, преисполниться самообожания. Но речь идет не о последовательности, скорее о совпадении. Я люблю себя, потому что меня любят другие, они говорят мне, кто я. Мне необходимы их доброжелательный взгляд, их готовность внимательно слушать [25] См. изумительный рассказ Алена де Боттона о связи с некой Хлоей: «Мы живем полной жизнью только если кто-то нас любит <���…>. Кто я, если другие не подсказывают мне ответ?» (Alain de Botton. Petite Philosophie de l’amour. Denoël, Empreintes, 1994. R 168,172). . Они утверждают меня в моем бытии, их уважение наделено способностью прорастать во мне.

Любить самого себя значит осознавать раскол. Аристотель отличал полезный эгоизм от мелочного. Важнейшее открытие: для самооценки нужно внутреннее разделение. «Лошадь не знает несогласия с собой, поэтому она сама себе не друг». Только человек может стать врагом самому себе и в пределе пожелать себя уничтожить. Каждому необходимо присутствие других, чтобы отстраниться от себя. Христианство также утверждает идею двойного «я»: светского и божественного, пустого и глубокого, ложного и истинного. Между мной и моим «я» проскальзывает гигантская тень Бога: его следует принять, отстранив все эфемерное, — смерть животворящая и жизнь мертвящая, сказал Франциск Сальский. По Паскалю, «я» ненавистно, потому что своей плотностью оно мешает нашей внутренней сущности, нас превосходящей. Любить ближнего, как самого себя, значит любить в нем ту часть вечности, которую мы разделяем и должны воспринять как знак нашего общего возможного искупления. Наконец, Руссо разграничивает добрую любовь к себе, единственный залог истины, и поощряемое обществом дурное самолюбие.