Мегги Леффлер - Диагноз - Любовь

Прошел почти год с тех пор, как мы в последний раз виделись: 23 октября, за два дня до того, как высадились наши войска. Я была так рада снова оказаться дома, что первые несколько недель скучала по тебе даже меньше, чем ожидала от себя. Я не говорю, что это не было больно. Просто к концу моей стажировки я пребывала на грани сумасшествия. Сначала было то Божье испытание, когда Уилл появился после нашей поездки к вулкану. Ну и шоу мы устроили на пляже в тот день! Все эти крики, назойливое внимание и охранники, которые интересовались: «Все ли в порядке, сестричка?» Потом нагрянули экзамены в середине семестра, а я не могла сосредоточиться, не могла находиться ни в чьем обществе. Если помнишь, я начала заниматься в маленьком чулане возле лекционной аудитории. Там был миллион коробок, сложенных штабелями до самого потолка, один стол и микроскоп, который я стащила с последней лабораторной. Представляешь, когда я утром вернулась туда, на столе лежал официальный бланк, на котором было написано: «Учеба в кладовой запрещена». Мне это показалось странным, словно они забыли, что заниматься можно во всем кампусе. Теперь я думаю, что это могла быть шутка… Возможно, это придумал Эрнест или Тор. Так или иначе, я была настолько выбита из колеи приездом Уилла и возможным распадом нашего брака, что начала представлять, как я страдаю от тех жутких вещей, о которых читала. Хуже всего была паразитология. У меня перед глазами постоянно стоял слайд Барнсворта, и я видела себя на месте того бедного парня, у которого из задницы торчали черви — жуткая аскаридозная инвазия! И вот наступил тот день, когда я перестала переживать и зубрить, выкроив время на то, чтобы выйти из кладовой и купить себе колы. А все уже говорили о премьер-министре Бишопе, которого сбросили во время государственного переворота. Думаю, нам стоило прислушаться к Вику и выбраться с острова раньше, пока у нас еще была возможность. Однако я не могла смириться со срочностью отъезда домой, поскольку не собиралась уезжать до Рождества. Это было похоже на преждевременные роды. Я знала, когда на самом деле должна рожать, и не хотела других дат. Конечно, коммунистам не было дела до моих семейных проблем, их не волновало, что я так сильно люблю тебя и что, уехав с острова, я, возможно, никогда не стану врачом. Они все равно убили Бишопа.

Я помню, как собирала свой чемодан, чтобы возвратиться домой. По улицам шли танки, и я ненавидела себя за то, что так влюблена и упряма, за то, что ставлю свои проблемы на первое место. Все, чего я хотела, — это оказаться снова дома и обнять моих детей. Я обещала Богу, что, если он поможет мне добраться домой живой, я буду верной женой, хорошей матерью и брошу медицину, как только увижу их снова. В общем, все те клятвы и обещания, которые человек дает, когда ужасно напуган. Но я была искренна.

И я все еще благодарна — благодарна Богу, благодарна Папочке. Мне стоило бы написать ему отдельное письмо и поблагодарить за то, что он арендовал нам рыбацкую лодку. Было так странно оставлять остров, помнишь? Я никогда не забуду, как обернулась и посмотрела на берег, когда мы отплывали. Меня удивило, каким безлюдным выглядит остров, который еще недавно казался полным жизни. Ну, некоторое время, по крайней мере.

В аэропорту Сан-Хуан я видела тебя в последний раз. Каким-то образом я уже знала об этом и даже сказала тебе, сжав твою руку, прежде чем влиться в окружающее нас сумасшествие. «Увидимся с другой стороны!» — сказал ты, проталкиваясь к таможне и иммиграции со своими чемоданами, а я, растерянная и напуганная, осталась с «Большой Бертой». Я решила, что ты хочешь встретить меня у ограждения, чтобы попрощаться, но ты там не появился. Я даже не смогла обнять и поцеловать тебя. Честно говоря, у меня не было времени расстраиваться, до тех пор пока автобус не повез нас к самолету и мой взгляд не наткнулся на валявшийся на дороге чемодан. Его содержимое разлетелось в стороны, и все могли это видеть. Спутанные чулки походили на разворошенный кишечник, а бумаги были подхвачены ветром. Только вид таких открытых ран заставил меня расплакаться, но автобус уже подъезжал к самолету, и мне пришлось взять себя в руки. И отпустить тебя.

А теперь я вернулась, и это замечательно. Дети в восторге, оттого что я дома, и я в восторге тоже. Ничто в мире не может сравниться с десятилетним — твоим! — человечком, которого ты обнимаешь. Как я могла забыть эти ощущения? Они уже в пятом классе и продолжают каждый день удивлять меня. Осталось всего семь месяцев начальной школы. Говорят, что дети более жизнеспособны, что они справляются с болезнями, которые могут убить взрослых, — может, то же самое вышло и с эмоциями. Я могу лишь надеяться.