Анна О'Брайен - Фаворитка короля

Оказалась ли я в лучшем положении, чем Христова невеста? Отличался ли чем-нибудь брак от вечного рабского служения? По мне, большой разницы не было. Сразу после свадебной церемонии меня отправили смести паутину, которая обильно свисала с потолка в подвале, где хранились разнообразные припасы. Я ожесточенно орудовала метлой, заставляя пауков разбегаться в страхе.

Но самой мне спрятаться было негде. Куда бежать-то?

Я была очень сердита, но в глубине души понемногу нарастал страх: неумолимо приближалась ночь, первая брачная ночь, а мастера Перрерса никак не назовешь красавцем любовником.

Синьора заглянула в мою крошечную каморку, прилепившуюся под самой крышей, и недовольно махнула мне рукой. Босая, в ночной рубашке, я пошла вслед за ней вниз по лестнице. Синьора открыла дверь в спальню моего супруга, втолкнула меня туда и захлопнула дверь за моей спиной. Я замерла, не смея шелохнуться. В горле совершенно пересохло, внутри все сжалось от недобрых предчувствий, а душу переполнил страх, рожденный полным неведением относительно того, что меня ждет. Я ничего не хотела, только бы исчезнуть из этой комнаты. Совершенно не представляла себе, зачем я нужна мастеру Перрерсу — неуклюжая, некрасивая, да еще и бесприданница. Меня окружала полнейшая тишина, разве что кто-то непрестанно скребся, как мышь, пытающаяся прогрызть оштукатуренную фанерную стену.

Вынуждена признаться, что в ту минуту я лишилась всякой смелости. И закрыла глаза.

Ничего не произошло.

Тогда я слегка приоткрыла веки, и моим глазам предстала огромная кровать, занавешенная пыльным пологом. Пресвятая Дева! Этот полог предназначался для того, чтобы скрыть от посторонних взоров находящуюся за ним супружескую чету. Я снова зажмурилась и стала молиться о своем спасении.

Чего именно он от меня потребует?

— Можешь открыть глаза. Она ушла.

Хриплый голос, произносивший слова с чужеземным акцентом, звучал добродушно. Я повиновалась и увидела Дженина в домашнем халате какого-то особенно ядовитого желтого цвета, закрывавшем его от шеи до самых лодыжек. Хозяин сидел за столом, заваленным стопками документов и ворохами свитков. Возле его правой руки лежали кожаный кошель, из которого торчали деревянные палочки, и другой, в котором супруг носил серебро. Слева стоял канделябр со свечами лучшего качества; от них шел золотистый свет, в лучах которого плясали пылинки. Но запах в комнате был резкий, неприятный — запах пыли, пергамента и недавно разведенных чернил. Я невольно сморщила нос. По наитию я догадалась, что так пахнет богатство, которое рождается из этих аккуратных записей. У меня даже почти прошел страх.

— Входи. Подойди ближе к огню.

Я сделала робкий шажок. Во всяком случае, он не собирался бросаться на меня прямо сию минуту. Ни один из нас не был обнажен ни в малейшей степени.

— Вот. — Он потянулся к большому сундуку, стоявшему рядом, вынул оттуда накидку, встряхнул. — Замерзнешь. Возьми. Это тебе.

Впервые в жизни я получила настоящий подарок и сразу закуталась в роскошную накидку, восхищаясь тонкой работой ткача, мягкостью шерсти и ее теплым красно-коричневым цветом. Теперь мне недоставало только пары башмаков. Наверное, мастер Перрерс заметил, как я переминаюсь с ноги на ногу на холодных досках пола.

— Надень вот это!

И подтолкнул ко мне по полу пару кожаных туфель нелепого красного цвета. Очень больших, зато мягких и нагретых его ногами. Я обулась и вздохнула от удовольствия.

— Ты невинна? — спокойно поинтересовался он.

Все удовольствие тут же испарилось, как туман под лучами утреннего солнца, кровь в жилах заледенела, как и ноги, по телу пробежал озноб. Я покрылась гусиной кожей. Мне не хотелось, чтобы этот старик прикасался ко мне. Меньше всего на свете я хотела оказаться с ним в одной постели, где он станет шарить по моему обнаженному телу своими испачканными в чернилах пальцами, царапая меня к тому же неподстриженными ногтями.

— Да, — выговорила я с трудом, надеясь, что он не заметит отвращения в моем голосе, однако мастер Перрерс смотрел на меня пристально, прищурив глаза. Неужели ему и так непонятно? Я почувствовала, как от унижения начинает пылать лицо.

— Само собой разумеется, — заметил мой супруг, коротко кивнув. — Позволь, я скажу тебе кое-что такое, что прогонит тревогу с твоего лица. Я тебя не трону. Уже много лет я не нахожу удовольствия в женщинах. — Я никогда еще не слышала, чтобы он произносил так много слов подряд.