Алан Паулс - Прошлое

София ждала его у главного входа. У нее отросли волосы, причем часть из них была перекрашена в темный цвет; Римини не смог бы с уверенностью сказать, сделала это София, следуя моде, или же просто не довела дело до конца — потому что передумала, испугалась или отвлеклась. Она была очень бледна и едва стояла на ногах; когда Римини вышел из такси, она бросилась ему навстречу и чуть не рухнула в подставленные им руки — в этом не было никакого кокетства. Волна плотных густых ароматов — жирные кремы, пудра и духи — накрыла Римини, и он непроизвольно отстранился от Софии. Она плакала, и слезы постепенно размазывали толстый слой грима на ее лице. «Спасибо. Спасибо, что приехал. Огромное тебе спасибо, — зашептала София на ухо Римини, одновременно покрывая его щеки, подбородок и шею частыми и короткими, словно лихорадочными, поцелуями. — Я так хотела позвонить, но никак не могла решиться. Да я даже не знаю, куда тебе теперь звонить. И после того, что тогда случилось, я была уверена, что ты больше никогда не захочешь меня видеть. Римини, прости меня, умоляю, прости. Я не знаю, что на меня тогда нашло. Это было какое-то безумие. Я толком даже ничего не помню. Честное слово. Помню гостиницу, такси, а потом — пустота. Провал. Я вдруг уже дома, смотрю себе на руки и… и плачу, потому что сама не могу в это поверить: кажется, что все это произошло не со мной. А в руке у меня — крохотная прядь волос…» Римини ласково провел рукой по спине Софии, чтобы немного успокоить ее; она тотчас же прижалась к нему всем телом. Римини снова отступил на шаг назад и деловито поинтересовался у Софии самочувствием Роди. Она молча посмотрела на него, затем улыбнулась и понимающе кивнула: да, было написано в ее глазах, можешь не объяснять, я и так понимаю, что ты не хочешь говорить о том, что тогда произошло. Хорошо, я расскажу, что случилось с отцом и как он себя чувствует. Римини в очередной раз увидел, как эта женщина хорошо понимает его и как точно может предугадать ход его мысли. Да, понимание, способность чувствовать, вникать и угадывать — вот конек Софии, краеугольный камень системы ее взаимоотношений с миром и с ним, с Римини. София взяла его за руку и повела внутрь больницы, рассказывая по дороге о том, что случилось.

Дела у Роди шли неважно — он уже два дня находился в реанимации, и врачи отказывались давать сколько-нибудь определенные прогнозы. В лифте Римини, стараясь погасить в себе чувство вины, как бы невзначай поинтересовался у Софии, когда именно у отца случился приступ. «Во вторник поздно вечером», — сказала она. Как именно это произошло, она сама знала со слов матери. В тот вечер София была в «Адели Г.» — готовилась к открытию. Роди вернулся домой с работы позднее обычного, пожаловавшись, что у него ломит все тело, как будто его избили; кроме того, по словам матери, он явно из-за чего-то нервничал и переживал. Отец выпил таблетку и решил принять ванну — редкое для него дело: он предпочитал душ, считая, что ванна — это для женщин. Легче ему не стало, и он ушел в спальню, попросив принести ему ужин туда; но ничего толком не съел, сославшись на неприятный привкус во рту. Вскоре он уснул — ненадолго, буквально на четверть часа, — а проснувшись, вдруг стал говорить о Римини — словно вспомнил что-то необычайно важное. Он то и дело рвался позвонить ему по телефону и все сетовал на то, что зря они с женой все эти годы не поддерживали отношений с бывшим зятем. Мать Софии слушала его не перебивая, понимая, что тому нужно выговориться. Сама тема показалась ей несколько высосанной из пальца, но она радовалась тому, что хоть что-то смогло вывести мужа из апатии. Потом они немного посмотрели телевизор, причем Роди, как всегда, не давал ей толком сосредоточиться ни на одной передаче, то и дело переключая каналы. Настало время принять очередную таблетку; мать сходила на кухню за водой, а когда вернулась — Роди был на редкость оживлен: начинался фильм о юных годах Рильтсе. «Нужно срочно позвонить Софии, — почти прокричал он. — Да, и Римини тоже, обязательно позвони Римини». Мать вышла в гостиную, чтобы не беспокоить мужа, и наговорила на автоответчик Софии сообщение о том, что отец был просто в восторге, наткнувшись на какую-то передачу, посвященную Рильтсе. Вернувшись в спальню, она обнаружила Роди на кровати без сознания. Это был первый приступ. Еще два он пережил уже в машине скорой помощи по дороге в больницу. Живым его довезли просто каким-то чудом.

Нет, Римини ничего не знал ни про «Адель Г.», ни про документальный фильм о юности Рильтсе. София подозрительно посмотрела на него, словно отказываясь в это верить. Лифт остановился, и они вышли в просторный больничный холл. Только сейчас София заметила, как странно Римини одет; особенно неуместным его наряд выглядел по контрасту с белоснежными халатами медсестер и врачей. София вновь поинтересовалась у Римини, откуда он узнал о случившемся. Римини задумался над ответом: он вспомнил ту встречу в гостинице, страх в глазах Роди, женщину в ремнях и с хлыстом — нет, сейчас было не самое подходящее время рассказывать обо всем этом. Затем он вдруг представил себе Роди в ванной — с синяками, увеличенными линзой воды, и следами от резинового хлыста на теле; вот он рассматривает свой крохотный сморщенный член, при помощи которого за двое суток до этого, быть может в последний раз в жизни, овладел женщиной, причем, судя по тому, что видел Римини, каким-нибудь нетрадиционным, скорее всего, способом. «Как тебе пришло в голову позвонить нам именно сегодня?» — повторила София. Римини пожал плечами и изобразил неопределенную улыбку, которую можно было принять за скромную. София смотрела на него влюбленными глазами и, восторженно чмокнув в щеку, сообщила, что прекрасно понимает — он, как настоящий мужчина, никогда не признается, что существуют такие вещи, как телепатия или особая эмоциональная связь, но что никаких признаний от него и не требуется. Он просто почувствовал, что ей очень нужно его увидеть, что встреча с ним может быть вопросом жизни и смерти для ее отца. Сколько бы Римини ни напускал на себя бесчувственность и грубость, ему не удастся скрыть, что он чуткий и отзывчивый. И не надо ничего говорить — это и есть телепатия: когда слова не нужны, когда они теряются в чем-то гораздо большем, в чем-то огромном, что вмещает в себя все, в доме, где они жили вместе, и продолжают жить, и останутся жить всегда, что бы они ни делали.