Алан Паулс - Прошлое

В Римини же происходили удивительные перемены: он, человек и раньше-то не слишком коммуникабельный, а в последнее время ставший и вовсе асоциальным, на глазах превращался в образец любезности, приветливости, терпимости и умения идти на компромиссы. Как опытный дипломат, он легко находил выход из самых сложных ситуаций, предотвращая трансформацию трений между Нэнси и окружающими в открытые конфликты. Нэнси пробовала, примеряла, выбирала, присматривала, платила и подписывала квитанции и чеки; Римини вел переговоры, спрашивал, торговался, жаловался или же благодарил, а главное — добивался того, чтобы человеческие контакты Нэнси не выходили за рамки того, что называется нормальными социальными отношениями. Задача была не из легких, но тем большее удовлетворение испытывал Римини всякий раз, когда ему удавалось найти очередное изящное и сравнительно гуманное решение. Все люди, даже совершенно незнакомые, с первого взгляда понимали, что эту парочку связывают не только дружеские отношения. Римини чувствовал это во взглядах, а порой до него доносился шепот продавщиц и кассирш в супермаркетах. Это вызывало в нем сложные, противоречивые чувства: порой смущение, а порой — какой-то странный восторг и азарт. Наверное, со стороны их можно было принять за тандем посторонних (возможно даже — из разных стран) людей, по каким-нибудь причинам временно объединившихся: например, женщина-посол и неотлучно следующий за нею секретарь из местных. Как и отношения тех пар, которые подчиняются дипломатическому этикету, отношения Римини и Нэнси не развивались, а отведенные каждому из них роли оставались неизменными: Нэнси была королевой в изгнании, покинувшей какую-нибудь не слишком богатую и большую страну после государственного переворота, а Римини… Римини, не чувствуя никакого унижения, с готовностью исполнял роль ее верного раба. Как-то раз они с утра пораньше заглянули в пригородный супермакет, привлеченные объявлениями о грандиозных скидках (на Нэнси эти рекламные призывы действовали как магические заклинания), и, завалив тележку по большей части ненужными вещами, направились к кассам. Уже стоя в очереди, Римини поднял взгляд, оторвав его от тележки с покупками, и невольно засмотрелся на Нэнси, а точнее, на ее лобок, которым она прижималась к краю тянувшегося перед кассой прилавка. Белоснежная ткань ее брюк нежно и едва слышно шелестела, касаясь полированной алюминиевой полосы, которой был окантован угол; над брюками виднелась полоска загорелой кожи — живот торчал из-под короткого, по последней моде, топа. Неожиданно для самого себя Римини ощутил то, что позволило ему забыть все неприятные ситуации, пережитые им за время встреч с Нэнси, и все испытанные им неприятные ощущения — а их было так много, что компенсировать их могло одно: самое горячее плотское желание. Буквально через пару секунд Римини поймал на себе заинтересованный взгляд Нэнси; женская интуиция не подвела ее — она явно поняла, что происходит с ее рабом-любовником. Римини не успел сымитировать безразличие и покраснел.

Они вышли из магазина и загрузили покупки в багажник. Нэнси сказала, что сядет за руль сама; Римини положил ключи в ее подставленную ладонь. Несколько кварталов они проехали молча. Неожиданно, увидев что-то между деревьями, которыми была обсажена улица с обеих сторон, Нэнси резко нажала на педаль тормоза и так же резко вывернула руль влево. Римини и сам не понял, как они оказались на стоянке у какой-то гостиницы. Площадка была практически пуста; в разных ее концах стояло с полдюжины машин. Несмотря на огромное количество свободных мест, Нэнси сделала лихой вираж и затормозила буквально вплотную к синему «фалькону»; чтобы не поцарапать машины, Римини пришлось очень внимательно открывать дверь. Он даже не вышел, а вытек из автомобиля Нэнси и невольно засмотрелся на «фалькон» — модель, которая представляла лично для него определенную историческую ценность. Они пересекли стоянку и вошли в холл гостиницы. Мысли Римини были заняты предстоявшим ему внеплановым развлечением с Нэнси, и тем не менее он не мог не удивиться тому, сколько поверхностей в помещении, оказывается, можно покрыть мягким ковролином. Ковролин был повсюду — не только на полу и на стенах, но даже на потолке и на пьедестале, куда была водружена весьма упитанная гипсовая Венера. К еще большему изумлению Римини, организационными вопросами занялась Нэнси: она попросила предоставить им самую дешевую комнату и согласилась взять в руки телевизионный пульт только после того, как ее несколько раз клятвенно заверили, что пользование телевизором включено в стоимость. Римини тем временем вызвал лифт и прислушался к игравшей в холле музыке: негромко, едва перекрывая журчание маленького фонтанчика, пел Роберто Карлос, на том испанском языке, на котором говорят не в Латинской Америке, а в самой Испании, — с характерными слабыми «р» и подчеркнутыми, чуть шепелявыми «с». Римини вспомнил, что это песенку он когда-то слушал все лето напролет во время каникул; вспомнил он и то, что в это подростковое лето он в основном совершенствовался в мастурбации, которой предавался раза по три, а то и по четыре на дню. Роберто Карлос… Вот только… как же называется эта песня? «Слова»? «Мечты»?.. Вместе с Нэнси они вышли из лифта, подошли к своему номеру и открыли дверь. Римини пропустил Нэнси вперед, а сам на секунду замешкался в коридоре: его внимание привлекла занятная парочка, стоявшая чуть поодаль, примерно через три двери от них. Женщина была крупной, несколько мужеподобной; ее движения — медленными и тяжеловесными, а жесты убедительными. Мужчина, особенно по сравнению со своей спутницей, выглядел на редкость щуплым и низкорослым; не добавляла ему внушительности и изрядных размеров лысина. Он в основном не говорил, а вертелся вокруг женщины, появляясь то слева, то справа от нее, как какая-нибудь неутомимая оса. Поняв, что их заметили или, точнее говоря, застукали, мужчина и женщина замолчали и одновременно повернули головы в сторону Римини. До женщины ему, в общем-то, не было никакого дела, а вот лицо мужчины… Да, не зря ему показался знакомым даже его силуэт, не зря что-то кольнуло в душе, когда он увидел этот чертов «фалькон». И вот теперь, глядя в темные печальные глаза, наблюдая за тем, как по лицу мужчины расползается выражение удивления, а затем — стыда и испуга, он медленно, словно во сне, осознавал, что в нескольких шагах от него, в коридоре дешевой гостиницы, используемой в основном в качестве дома свиданий, стоит не кто иной, как Роди, отец Софии. В который раз Римини поразила миниатюрность этого немолодого уже мужчины и при этом — редкая пропорциональность его телосложения; больше всего он походил на постаревшего эквилибриста, канатоходца или жокея. Увидев, как Роди поднимает руку в приветственном жесте, Римини, не раздумывая, перешагнул порог номера и закрыл за собой дверь.