Робер Гайяр - Мари Антильская. Книга вторая

— Ничего не понимаю! Этот Бурле вполне заслуживает того, чтобы десять раз вздернуть его на виселицу! А генерал потребовал, чтобы я в его присутствии сжег все бумаги по его делу! И теперь мне придется выпустить этого негодяя на свободу! Просто уму непостижимо!

И он, как-то странно подпрыгивая, устремился к воротам в таком глубоком изумлении, что чуть не проскочил мимо своей привязанной к столбу старой клячи, потом все-таки забрался в седло и исчез из виду.

Мари вышла во двор. Глаза ее рассеянно блуждали по бухте.

Море было таким зеленым, каким бывало в погожие дни. Теперь от страшных пожаров в Сен-Пьере почти не осталось никаких следов, разве что виднелись кое-где почерневшие развалины — единственные свидетельства бедствий, причиненных извержением вулкана. На своей обычной якорной стоянке стояли корабли береговой охраны.

Внезапно Мари охватила дрожь: к порту на всех парусах приближался фрегат. Он находился еще далеко, и у молодой женщины не было никакой возможности разглядеть его на таком расстоянии, но корабль, покачиваясь на волнах, явно становился все ближе и ближе. Она долго не сводила с него глаз.

Появление корабля на Мартинике всегда вносило в их жизнь что-то новое, это был словно вестник из какого-то другого мира. Несмотря на все усилия обеспечить связь с внешним миром, остров все-таки оставался большой, просторной тюрьмой. И новый корабль был точно глоток свежего воздуха для томящихся в заключении…

Мари ни о чем не думала, да она на это сейчас и неспособна, слишком опустошена была ее душа.

Однако она вернулась в дом и принялась заниматься всякими обыденными пустяками. Время от времени она выходила во двор, чтобы бросить взгляд на корабль, который увеличивался в размерах с каждой минутой….

Вскоре она уже смогла явственно разглядеть: это и вправду фрегат, он бросает якорь. Ей даже было видно, как люди усаживались в проворно спущенные на воду шлюпки.

Кто бы это мог быть? Этого она знать не могла…

Она размышляла над этой загадкой, когда ее снова вернул к реальности голос доминиканца.

— Дитя мое, — обратился он к ней, — генерал желает с вами попрощаться…

Она сама удивилась, что уже не почувствовала при этих словах прежней нестерпимой боли — вошла в дом, позвала Луизу и попросила ее привести детей. Однако не стала дожидаться малюток, одна вошла в комнату умирающего.

Увидев ее, Жак почти уже угасшим голосом позвал:

— Мари!..

Она бросилась к постели и упала на колени.

— Жак!.. — только и смогла произнести она.

Они смотрели друг на друга, не в силах вымолвить ни единого слова.

И долго оставались так — безмолвные, неподвижные. Наконец Жак произнес:

— Моя милая Мари, всем счастьем, какое выпало мне на этой земле, я обязан вам. Не знаю, были ли вы верны мне, но верю, что это так. Впрочем, какое это имеет значение! Я хочу поцеловать вас в последний раз, благословить наших детей, а потом сделайте милость, оставьте меня наедине с Господом, отец Фейе совершит все необходимое, примет мое последнее «прости»…

В этот момент дверь отворилась и на пороге появился доминиканец. Мари поспешила склониться над супругом и приникнуть губами к его губам — уже сухим и холодным, как лед.

Потом появились дети. С большим трудом удалось Жаку повернуть голову им навстречу. Он осенил крестным знамением их головы, этот жест дался ему с таким трудом, что руки бессильно, точно свинцовые, упали на одеяло.

— Прощайте, Мари! — прошептал он.

Она скорее догадалась по движению его губ, чем услышала эти слова, но в памяти, словно в каком-то мгновенном озарении, вдруг вновь возникла комната на дьепском постоялом дворе, салон мадам Бриго, Сент-Андре, ее появление на Мартинике. Все эти видения потрясли ее до глубины души. Она почувствовала, как пол закачался у нее под ногами, потом она будто оторвалась от земли, словно неумелая птичка, которая неловко пытается взлететь к небесам.

Несколько минут спустя она открыла глаза, ее поддерживал отец Фейе, а голос Жака снова вернул к скорбной реальности:

— Обнимите меня, Мари, и будьте мужественны! Я умру, думая о Боге, о вас и о наших детях… Но вы не должны отнимать у меня время, которое предназначено общению с Господом. Вам пора уходить…

Поддерживаемая святым отцом, она подошла к постели. Нашла в себе мужество без слез снова поцеловать умирающего, который одарил ее последней улыбкой.

Когда она уже собралась отойти от смертного ложа, он нежно удержал ее за руку.