Лиза Бингэм - Сладостный вызов

Но что он мог поделать? До тех пор, пока у него не было доказательств, Кейси только лишний раз расстроится, узнав, что его честность под вопросом. Лучше держать свои сомнения при себе и молиться, чтобы о них никто не узнал.

Дождавшись, пока Кейси уйдет, Брэм отпер дверь комнаты, где хранились сундуки. Не прикрывая дверь, чтобы свет из холла просачивался внутрь, он внимательно проверил их и убедился, что их никто не трогал во время его отсутствия. Маленькие короткие щепки, которые он положил на крышку каждого сундука, оставались на прежних местах. Однако он не мог отрицать, что печать на одном из самых низких сундуков была аккуратно счищена, явив постороннему взгляду знаки, отличающие собственность Союза.

Кто-то был достаточно любопытен, чтобы проверить, кому изначально принадлежали сундуки.

Кейси?

Или кто-то другой из его товарищей?

Он постарался прогнать эти мысли, закрыл и запер дверь. Его раздражало постоянно преследовавшее его теперь чувство вины. Почему он не может думать о чем-либо более спокойном?

Например, о том, что его жена ждет его.

И сегодня вечером они займутся любовью.

Повернув к своей комнате, Брэм постарался отогнать мрачные мысли, его захлестнуло предвкушение чего-то приятного. Он будет думать только о своей жене.

Открыв дверь, он скользнул внутрь. Маргарита была в кровати, одеяла были натянуты ей до подбородка. Это была слабая попытка уклониться от неизбежного. Брэм был уверен, что она не спала, хотя он не очень понимал, почему она делала вид, что спит. Она свернулась калачиком, но в ее позе была какая-то напряженность, и ему казалось, что она затаила дыхание.

Хорошо, что он совершил сделку с женой хозяина, выменяв фунт белого сахара на платье, горячую еду, глоток виски и замечательный большой стакан чистой воды — после стольких лет питья из канав и рек, где вода зачастую была перемешана с кровью. Это помогло ему немного успокоиться и не злиться на Маргариту.

Скинув с себя верхнюю одежду, он подошел к столу и увидел заказанный ужин. Толстые ломти хлеба, мяса и сыра были принесены его жене вместе с кувшином молока и тарелкой печенья. Судя по крошкам на тарелке, Маргарита была голодна.

Неужели она действительно пила уксус, чтобы свадебное платье пришлось ей впору?

Брэм внимательно осмотрел остатки ее платья, которое он окончательно испортил своим ножом, — они были аккуратно развешаны на одном из стульев. Почему она заставляла себя голодать? Платье было прекрасное, тонкой работы и довольно смелым, в особенности панталончики, которые были видны внизу. Но к чему было мучить себя диетой? Она была такой миниатюрной, такой изящной. К чему преувеличивать? Насколько Брэм понимал, Элджернон Болингбрук III был круглым дураком. Он должен был увидеть, как она занимается самоистязанием, и остановить ее.

Брэм стал расстегивать рубашку, стараясь не обращать внимания на нарастающее желание. Все эти ночи он старался удержаться от удовольствия, которое, он знал, доставит ему любовь его жены. Он не хотел торопить события.

Он разделся, все время глядя на Маргарет — нет, на Маргариту. С каждой следующей секундой он ожидал, что вот сейчас-то, наконец, она отреагирует на его присутствие в комнате. Ей, должно быть, стало трудно сдерживать свои эмоции, как только Брэм вошел, впрочем, он тоже с трудом сдерживался. Атмосфера в комнате пульсировала. Судя по всему, они оба старались не показывать своих подлинных чувств. Ей достаточно было взглянуть на него, чтобы ему стало не по себе.

В этом отношении ничего не изменилось.

Рубашка скользнула на пол, и Брэм сел на край кровати. Он решил дать ей возможность сыграть свою роль до конца. Даже когда кровать прогнулась под тяжестью его тела и Маргарита немного сдвинулась на его сторону, она продолжала тихо лежать с закрытыми глазами.

Он уже с трудом мог сдерживаться. Скинув сапоги и брюки, он вернулся на то же место на кровати и посмотрел на нее в ожидании.

Но Маргарита не отвечала, а углы его губ непроизвольно растянулись в улыбке. Она будет держаться до конца. Черт возьми, крепкий орешек. И всегда такой была. Она знала, что неотразима, и ей никто никогда не был нужен.

Наконец Брэм решился взять инициативу на себя. Его рука скользнула под одеяло, наткнувшись на ее гибкую ступню.

Она подпрыгнула, разрушая свою игру, которая даже еще не начиналась, ее глаза были теперь широко раскрыты.

— Отлично, — пробормотал он. — Ты проснулась.

Казалось, она хочет что-то сказать, но он начал массировать круговыми движениями ее ступню, заставляя ее глаза наполниться желанием. У нее была чувствительная ножка. Маленькая ножка, уставшая после долгого дня, проведенного в крошечных туфельках.