Фрэнсис Шервуд - Ночь печали

— Ты продала меня из-за того, что…

Малинцин хотелось услышать: «Я продала тебя, чтобы спасти от домогательств мужа. Я не знала, что делать, доченька, и потому, когда появились работорговцы, я подумала, что смогу вызволить тебя из его лап, отослав прочь. Я продала тебя, потому что любила».

— Я продала тебя, Малиналли, потому что ты внесла разлад в наш дом. Ты всегда считала себя принцессой. Помнишь, как ты себя вела? Ты была дерзкой. Ты все знала. Ты думала, что знаешь больше матери. Твой отец разбаловал тебя, и ты отказывалась подчиняться отчиму. Ты не слушалась его, а ведь он был главой нашего дома. Муж сказал мне, что ты неисправима и ты ведешь себя как взрослая женщина. Ты была… я уверена, что сейчас, став взрослой, ты понимаешь, что женщина должна знать свое место, а девочка…

— А где сейчас твой муж? — поспешно перебила ее Малинцин, испугавшись, что расплачется и проявит свою слабость.

— Он умер от оспы.

— Мне жаль. Надеюсь, он не страдал.

— Оспа — это ужасное заболевание.

Завезенная на земли Мешико африканским рабом из кубинской экспедиции, направленной против Кортеса, оспа распространилась по континенту, словно лесной пожар. К началу осады Теночтитлана в 1521 году более половины жителей города умирали или уже умерли от этой болезни. Брат Моктецумы, избранный императором еще при жизни самого Моктецумы, тоже умер от оспы. Оборону города и командование войсками ацтеков взял на себя другой родственник Моктецумы, Куаутемок. После поражения ацтеков он умолял о смерти, но его помиловали, а затем пытали. Испанцы выиграли эту войну не только из-за нехватки воды и продовольствия в городе (акведук с Холма Кузнечиков перекрыли). Испанцы победили из-за оспы. Во время осады в Теночтитлане умерло двести сорок тысяч человек. Тела складывали в кучи, и они разлагались, а умирающие выдергивали травинки из щелей между камнями и ели их. Говорили, что сорок тысяч мешика умерли, бросившись в каналы вместе со своими женами и детьми, чтобы их не забрали в рабство. Из союзников испанцев умерло тридцать тысяч тласкальцев. Около шестидесяти кастильцев были убиты. В конце концов оказалось, что, хотя город и был взят во имя Господа и славы, золота в нем почти нет. Кортесу пришлось расплачиваться со своим войском какао-бобами.

— Такой большой дом, Малиналли. Он весь твой?

— Да.

— Он твой, и ты живешь в нем одна?

— Да. — Малинцин продолжала этот разговор как ни в чем не бывало.

Она попыталась вспомнить мать, которую когда-то любила, но все, что она смогла вызвать в памяти, — образ женщины с распущенными волосами, напоминавшими воронье гнездо. Когда Малинцин была маленькой, мать казалась ей огромным мохнатым животным, о котором ходили легенды на севере. Это животное, ростом выше человека, бегало быстрее пса и карабкалось на деревья, словно обезьяна. По слухам, это животное питалось медом и не издавало никаких звуков. На самом деле Малинцин в детстве боялась матери, и сейчас ее удивляло то, что эта жалкая старуха по-прежнему может причинить ей боль.

— Какой большой дом, Малиналли. — Старуха осматривала все вокруг жадным взглядом.

— Да.

— Он слишком большой для одного человека.

— У меня сын.

— Я имею в виду, что он слишком большой для одного взрослого.

— У меня часто бывают гости.

— Могу себе представить. — Мать скривилась, так что ее лицо стало похоже на сгнивший плод. — Сейчас люди думают, что им повезло, если у них просто есть крыша над головой. Я имею в виду после войны.

Иногда Малинцин нравилось ходить по дому и пересчитывать вещи. Пол сложили из крупных серых камней, выровненных и отполированных. Из-за толстых кирпичных стен с побелкой летом тут было прохладно, а в сезон дождей комнаты обогревались большими каминами, встроенными в стены. В кухне стояли деревянный стол и стулья с сиденьями из тростника. Ее циновка лежала на деревянной раме кровати с ножками и свисавшими с потолка веревками. Каждый вечер веревки натягивали, чтобы разложить кровать. Такая же маленькая кроватка стояла в спальне у Мартина, и вечером Малинцин говорила ему: «Спи крепко и пусть тебя не кусают мошки», а затем щекотала его. «Hijo, hijo». — «Madre, madre» [68] «Сынок, сынок». — «Мама, мама» ( исп .). . Подушки были набиты гусиными перьями, а в гостиной с потолка на железных цепях свисал канделябр, сделанный из двух металлических колец. Его можно было опустить вниз, чтобы зажечь свечи, которые вставлялись в кольца. Кортес настоял на том, чтобы у Мартина над кроватью прибили небольшое распятие, а в коридоре, идущем вокруг двора, в стенах имелись небольшие ниши со статуями Девы Марии и небольшими обсидиановыми фигурками ацтекских богов. В спальне у Малинцин стояла большая каменная статуя Кетцалькоатля в пышном убранстве и с метелкой в руке. Зеркала в оловянных рамах с небольшими отверстиями для свечей крепились к стенам комнаты с большой деревянной ванной. «Все это мое. Мой дом, мои вещи. Я, мое, мне. Yo, mío, mí». Она теперь обладала этими словами, личными и притяжательными местоимениями. Она владела своей жизнью. Владела собой.