Наталья Голубева - Судьбы изменчивые лики

Нешуточные страсти разгорались и в высшем обществе. Все понимали, что Германия рано или поздно нападет на Россию, а их страна, как не раз бывало в истории, окажется между противоборствующими сторонами. Ничего хорошего это не предвещало. По сути, та же война, противостояние людей. Только вот с жертвами, кровавым исходом или нет? Это был вопрос обстоятельств. Все произойти могло уже в обозримом будущем.

Основная масса буржуа заблаговременно готовилась к отъезду из страны, потихоньку распродавалось имущество. По мере нарастания напряженности в обществе недвижимость падала в цене. Поэтому многие запасались бесчисленными бумагами о землевладении, праве на собственность, движимое и недвижимое имущество. Это давало надежду на то, что если не удастся сохранить состояние, то во всяком случае при новом режиме или же в случае эмиграции можно будет когда-нибудь предъявить свои законные права на свою собственность.

Общей панике поддалась и семья Казимира. В спешном порядке в Германию к родственникам переправлялось все возможное имущество, переоформлялись акции. Сложнее обстояли дела с переводом денег за пределы страны. Это были, как правило, незаконные операции. Они требовали поиска обходных путей. Предстояло решить вопрос и по двум фабрикам. Их нельзя было закрывать вот так, сразу. Они работали ритмично, приносили основную, и немалую, прибыль, но и отдавать на откуп судьбе тоже не хотелось. Все это создавало в доме нервозную обстановку. Единственное успокоение Казимир находил в медицине. Больных не становилось меньше. Он все больше начинал тяготеть к хирургии, которая казалась ему более перспективной, идущей впереди всех остальных направлений. Поэтому много времени сейчас уходило на работу в клинике, наблюдение за больными, общение со светилами и практику. Сам он еще не оперировал, но уже ассистировал на нескольких операциях, и им были довольны.

Отдушиной были утренние часы, когда он выходил в дюны. В ожидании того, что вот-вот распахнется калитка и он вновь увидит свою Анну, заключит ее в объятия, Казимир представлял, как снова сойдутся воедино миры — реальный и их особый, созданный только ими двоими мир. Несмотря на то, что их не минули разгорающиеся предвоенные страсти, и волей или неволей приходилось возвращаться к разговорам о будущем страны, своем будущем, они были счастливы. Но каждый из них в душе понимал, что пришло время ответить на главные вопросы в их отношениях, но начать первым этот разговор никто не решался. Так не хотелось трогать последнее, что оставалось в этом неспокойном мире, — их любовь.

Гедрюсу совсем не хотелось уходить. В их отношениях с Анной все складывалось хорошо, даже пугающе хорошо. Он нутром чувствовал, что так не бывает. Слишком уж все было ровным, спокойным. Их связь напоминала комфортную жизнь людей, когда опыт совместно прожитых лет как бы подсказывал, где нужно было уступить, где обойти острые углы, где прислушаться к мнению другого и согласиться с ним. На отдыхе такого не бывает. Гедрюс вспомнил свои, еще комсомольские, вояжи на юга, бурные, но быстротечные романы и такие же бурные выяснения отношений при расставании, несметное количество выпитого спиртного, а по возвращении — воспоминания о ловеласовских подвигах.

Единственное, что, пожалуй, делало его отношения с Анной неуютными, — он постоянно должен был принимать ее правила игры. Гедрюса все больше и больше угнетали подчеркнутые самостоятельность и независимость Анны. В нем, вроде бы, нуждались, но в нем, вроде бы, и не нуждались. Он, вроде бы, нравился, но и без него могли обойтись. Пересилив свои желания, под благовидным предлогом он даже сделал паузу в их отношениях. Гедрюс вспомнил, как тогда томился в ожидании звонка от Анны. Ему так хотелось услышать ее взволнованный голос, хотелось услышать, что его ждут, что без него скучают. В конечном итоге, он нахамил, кажется, всем, кто попался ему на глаза в офисе, наорал на обслугу, сказал что-то обидное Дайве и уехал на побережье. Пожалуй, впервые в жизни тогда ему захотелось побыть одному, просто пройтись вдоль берега, остыть, ответить, в конце концов, самому себе на постоянно задаваемый в последнее время вопрос: зачем ему это надо? До встречи с Анной в его жизни все было понятно. Он знал, что хочет от женщины, он знал, чего ждут от него. Гедрюс все больше начинал задумываться над тем, а надо ли вообще изобретать какие-то сложности в отношениях между людьми. И кто только придумал такие категории, как взаимопонимание, сопереживание, массу других условностей эмоционального плана. Есть воздух, вода, секс, без которых человек не может существовать. Как ими воспользоваться, каждый выбирает по своему усмотрению. А вдумываться, переживать, особенно тогда, когда, человек тебе действительно не безразличен, так утомительно. Лишние эмоции. Их можно потратить на созидательные дела, например, на зарабатывание денег, которые он так любил. Не то, чтобы они были культом или делали Гедрюса заложником их соблазна. Просто любое телодвижение, ход рождающейся мысли должны были, по его мнению, приносить деньги. Все в этой жизни должно быть рационально. Как, впрочем, и отношение к женщине. Ты вкладываешь в нее средства, свое личное время, определенную дозу эмоций, или, как сейчас модно говорить, души. За это ты должен иметь вполне конкретную отдачу в виде внимания, понимания, выполнения своего чисто женского предназначения и обязанностей. С эмоциями или же без эмоций, это уже зависит от обстоятельств. Хорошо, когда все понятно. В жизни и так все непросто, а тут еще эти особенности характера, понимание и непонимание, без них проще. Да, Анна хороша, умна, но она так самодостаточна, что чем-то удивить, а тем более вызвать в ней к чему-то интерес достаточно сложно. Да, она сексуальна, хороша как женщина, но с ней все время надо быть в напряжении, думать, анализировать, мучиться мыслью о том, соответствуешь или же не соответствуешь ее уроню, нравишься ты ей или не нравишься. И зачем все это надо? С Дайвой проще: минимум внимая, секс в меру потребности и полная уверенность в том, что тебя боятся потерять, поэтому все простят и поймут без всяких объяснений и высших материй.