Наталья Голубева - Судьбы изменчивые лики

После длительного этапирования, вытолкав из вагона, их погрузили на телегу и везли, пока была возможность ехать. Вечерело, густая мрачная пелена быстро опускалась на землю, стеной обступал густой лес, через дебри которого они продирались уже с трудом. «Всем остановиться!» — вдруг раздался приказ конвоира. Сбросив с телеги вместе с нехитрым скарбом, почти в ночи их оставили посреди мрачной поляны, окруженной наступающим со всех сторон лесом, обессиленных, обреченных на верную гибель. Эта поляна стала их первым пристанищем тогда, холодным страшным днем начала осени. Замершая, словно камень, чужая земля, будто умершая здесь, на самом ее краю, в одиночестве брошенная и забытая всеми… Недалеко от этих мест заканчивалась узкоколейка, а с ней, казалось, заканчивалась и жизнь, всякая связь с внешним миром.

«Почему нас оставили в живых, не расстреляли тут же?» — этот вопрос Алена задавала себе уже много лет, особенно тогда, когда к ней приходили воспоминания о тех страшных событиях. Что-то уже стерлось из памяти, какие-то детали наоборот становились более отчетливыми. Но одно она помнила всегда: у нее не было страха. «Эти глаза…» Они стояли напротив друг друга в полной тишине: одни, готовые навсегда уйти из этого мира, другие, пытавшиеся справиться с собой, сделать выбор. Что тогда помешало нажать на курок конвоиру, с виду совсем еще неоперевшемуся юнцу? Алена так и не могла понять. Страх? Возможно он не смог сделать первый в своей жизни выстрел, выстрел в людей, в крошечное существо, которое словно понимая всю трагичность ситуации, перестало плакать и тихо прижалось к материнской груди. Возможно этот человек успокаивал себя тем, что они и так погибнут в этой глуши. Нет. Он ведь наверняка знал, что с ним могут сделать за неисполнение приказа. Глаза… Эти глаза. Алена читала в них то смятение, то непонимание, даже жалость и какое-то участие, когда его взгляд скользил по ее лицу, переходя на Алеську, который затаился в ожидании чего-то очень страшного. И только биение его крошечного сердечка оддавалось болью в материнском сердце Алены. Конвоир, постояв еще так какое-то время, резко развернулся и быстро зашагал в сторону телеги. Алена только и успела заметить то облегчение, с которым вздохнул уже совсем немолодой крупный мужчина, судя по его жупану, видно из местных, который все это время придерживал лошадь и наблюдал с нескрываемым волнением за всем происходящим.

Эта страшная ночь, наверное, никогда не сотрется из памяти. Только теперь Алена осознавала, что это было самым тяжелым испытанием в ее жизни, испытанием в борьбе за эту жизнь. Тогда их, потерявших всякий смысл этой жизни, непонимающих ее надобность, спас Игнат, который заставил вернуться к ней. Всегда несший груз ответственности за семью, привыкший принимать решения, он быстро сориентировался в ситуации. Все действия, приказания, которые отдавал Игнат, теперь казались просто немыслимыми, нереальными и невыполнимыми. А тогда, осознав, что к ним вдруг так неожиданно пришла свобода, понимая, что это их единственный и последний шанс выжить, забыв о пережитых ужасах этапа, они бросились спасать свои жизни.

Надрываясь, заходилось криком дитя, ловя беззубым ротиком пустую Аленину грудь. На мгновение замолкая, громко причмокивая, а потом, не получив материнского молока, крохотный Алеська выплевывал ненавистный сосок, опять заливаясь криком. И только соленые капельки Алениных слез, попадая на личико, заставляли его замолчать на какое-то время.

Лихорадочно ломали все, что только возможно было сломать, согнуть голыми, задубевшими от холода руками — высокий кустарник, обламывали доступные для человеческого роста спускающиеся ветви елей, а затем по кругу начали раскладывать и жечь костры, чтобы не стать добычей волков. Вокруг того, что был по центру, из собранных веток соорудили настил, на который набросали скудные вещи и одежду, чтобы как-то переночевать эту страшную ночь. С одной стороны костра втроем, прижавшись друг к другу так, как это обычно делали в дырявом и продуваемом со всех сторон вагоне, елочкой, чтобы окончательно не замерзнуть ночью, разместились женщины — Гарпина, младшая сестра Игната, жена Агрипина, да Алена, втиснув Алеську так, чтобы человеческие тела смогли согреть его маленькое тельце.

Алена помнила, что тогда ей снился дом, теплый, уютный. Снилось, будто она лежит на любимой печи, раскинувшись на овчине, забывшись в предрассветной неге. Ее окружали любимые запахи сушеных яблок, груш, вишен, которые были подвешены в льняном мешочке тут же, за печью, подсушенного лука, косичкой свисавшего над ней. Вдруг ее стали тревожить странные ощущения. С одной стороны ее как бы обдавало жаром, с другой — леденящим холодом. Ничего не понимая, Алена собиралась с силами, чтобы проснуться, но натыкалась на что-то мягкое, теплое, дышащее. Еще через мгновение открыв глаза, она похолодела от ужаса, отказываясь верить, что все это происходит наяву. Не шевелясь, то открывая, то закрывая глаза, она стала вглядываться в темноту. Слабое пламя костра едва освещало поляну, над которой вот-вот должен был заняться рассвет, отдавая людям совсем немного тепла. С другой стороны, где они были с Алеськой, их подпирал какой-то зверь. Через какое-то мгновение Алена, поняла, что это от его тела исходило тепло. Боясь пошевелиться, она лихорадочно стала прокручивать в сознании возможные варианты того, что могло произойти с ними. Горькая реальность заставила ее возвратиться и на эту поляну, и в те обстоятельства, в которых, волей чьей-то судьбы они оказались. Еще крепче прижимая к себе ребенка, Алена вновь приоткрыла глаза и ее взгляд сошелся со взглядом медведицы, которая вытянув морду, смотрела на нее внимательными, немного прищуренными глазами, словно чего-то выжидая. Утонув в ее шерсти, мирно посапывая, спал Алеська. Алене казалось, что она опять похолодела от ужаса. «Что же делать? — проносилось в сознании. — Вскочить, закричать, схватить Алеську, наброситься на медведицу?» Увидев все тот же внимательный, теперь уже изучающий взгляд, устремленный на нее, она осеклась и теперь уже совсем иные мысли, а больше чувства, переполняли ее душу. В сознании проносилось: «Люди как звери. Словно пресытившись человеческими муками, они выбросили их на этой поляне на верную гибель. Звери как люди, которые, видя всю безысходность их положения, спасают от беды. Медведица, хищник, переступив свое звериное начало, женским чутьем почувствовала, как ей, Алене, необходима помощь именно теперь. Заслышав плач младенца, разносящийся в ночи, она пришла на его звуки и спасает ее сына, прикрыв от холода своим телом.