Эва на минуту смутилась, затем сосредоточилась и подхватила нить беседы:
— Уважение? — раздраженно переспросила она, подавив смешок. — После всего, что ты наворотила, уважение должно стать последней вещью, о которой стоит беспокоиться.
— Что ты думаешь о моем последнем проекте, Эва?
Она принялась перебирать красные бусы на шее, вертя в пальцах бусины.
— Честно говоря, — медленно начала она, туго скручивая нить с бусинами, — я не понимаю, чего ты добиваешься. Это просто рекламный трюк?
— Конечно, нет. Я поднимаю важные вопросы, касающиеся женщин, искусства и осознания своей значимости.
— О, понимаю: чтобы сформировать самооценку, нужно просто продать себя.
— С одной стороны, да.
— Естественно, продажа осуществляется лишь из самых высоких побуждений, — ядовито сказала Эва, выпуская бусы из рук, — а не из желания улучшить социальное и материальное положение.
— Я художник, Эва.
— По-твоему, это дает твоим посланиям право быть непонятными для простых смертных?
— Нет. Просто я художник, который в качестве материала использует себя.
Эва выглядела задумчивой и, к моему удивлению, немного грустной.
— Ты используешь себя? Но кто ты тогда на самом деле, Эстер?
Я не ответила, вместо этого я потушила огонь в искусственном камине.
Эва медленно покачала головой.
— На самом деле тебе неинтересно мое мнение, — со вздохом проговорила она.
— Вообще-то я надеялась хоть на какую-то поддержку.
Я ненавидела ее манеру заставлять меня жалеть себя. Я никогда не понимала, зачем это нужно. Но я точно знаю, что каждый из нас нуждается в безусловной родительской любви. Только какое это имеет отношение к матери, занятой проблемами эмансипации на благо всего человеческого рода? Сама я считаю, что нельзя смешивать материнство с искусством. Но в отличие от Эвы я верю, что женщина может попробовать совмещать ребенка и карьеру; нужно лишь делать все в свое время.
— Эстер, единственное, чему, надеюсь, я тебя научила, — это осознание того, что ты сама себе хозяйка. Я не могу давать оценки твоим действиям.
Готова поклясться, что порой Эва читает мои мысли. Разговор опустошил меня. Я взглянула на часы:
— Мне нужно на выставку.
Она устало посмотрела на меня и улыбнулась:
— Тогда иди. Ты не будешь возражать, если я не выйду тебя проводить? Из-за этой сырости я продрогла до костей.
— У тебя все нормально?
— Конечно. Просто устала.
У Эвы, наверное, осталось небольшое чувство вины, и она хотела перед моим уходом смягчить впечатление от разговора. Я поцеловала ее в обе щеки — мягкие, напудренные и неожиданно старые.
— Передай привет Эйдану, — сказала она.
Мы были приглашены в галерею Серпентин. Эйдан сказал, что заедет за мной в шесть. После визита к Эве меня не воодушевляла перспектива проведения с ним вечера и общения с публикой и прессой. Поэтому я позвонила Эйдану, надеясь как-нибудь отвертеться.
— Ты не можешь это пропустить, Эстер, — запротестовал он. — «Санди Таймс» и «Хеллоу!» специально пришлют фотографов, чтобы снять твой приезд. Кроме того, рекламный агент Тейт звонил от имени директора галереи и спрашивал, приедешь ли ты.
Я не ответила.
— Эстер?
— Что-то не похоже на «больше никаких журналистов до аукциона», — сказала я.
Я почувствовала, как он напрягся.
— А чего же ты ожидала, Эстер? Это была твоя идея.
— Знаю, — ответила я. — Но я думала, ты здесь, чтобы защищать меня, а не скармливать им как падаль.
— Для тебя это мероприятие — прекрасная возможность понять, насколько твоя идея сможет себя оправдать, — отрезал Эйдан. — Я заеду за тобой в шесть.
По правде говоря, я нервничала по поводу встречи с организаторами шоу. Пресса в восторге от проекта, но какого мнения о нем организаторы? Я знала, что они обычно скрывают свое отношение, но всегда найдется какой-нибудь менеджер или организатор выставки, который прояснит ситуацию, особенно если речь идет о художнике, не находящимся под их покровительством. Хотя из своих источников я не слышала о проекте отрицательных откликов. Возможно, все ожидают моей продажи, чтобы высказать свое мнение. Шоу в галерее Серпентин было плодом совместной работы, главной темой служил розыгрыш. Я подумала, что это звучит простовато, но знала, что нужно увидеть самой, прежде чем судить.
Эйдан провел день за телефонными разговорами с каким-то скульптором. У меня создалось впечатление, будто он намеренно старается дать мне понять, что я не являюсь его единственным клиентом. Когда машина подъехала к галерее, я поняла, что сегодня неподходящий вечер для оценивания работы своих коллег. Вокруг Гайд-парка толпилось множество людей. Это доказывало, что общественный интерес к частным просмотрам стал для лондонцев навязчивой идеей. Явились, должно быть, все приглашенные. Не так давно галереям приходилось прибегать к различным уловкам, чтобы привлечь зрителя: суши, канапе, известные спонсоры. Сегодня в этом нет необходимости. Более того: как и на государственных авиалиниях, на частных просмотрах не предлагают посетителям закусок или напитков, — за исключением шампанского для VІР-персон.
Читать дальше