Наталия Рощина - Рыжее счастье

Он хотел сказать, что все это время помнил о ней. Ее глаза, волосы, улыбка и бесстрашие, с которым она шла в неизвестность, впечатлили его, и это ощущение прикосновения к прекрасному, смелому, решительному не покидало его до сих пор. Сейчас красота Мары открылась ему по-новому. И ему хотелось в свою очередь похвастать своими успехами. Филиппу не терпелось рассказать о том, чего он сумел достичь. Он считал, что сделал немало. Всю свою недолгую, но насыщенную событиями городскую жизнь он строил так, чтобы со временем с гордостью говорить о достигнутом. Он не гнушался никакой работы, постепенно продвигаясь вверх по нелегким ступеням жизни человека без связей, без прошлого. А сегодня, кажется, он сумел сорвать джек-пот: он, не задумываясь, спас жизнь хозяину отеля, в котором работал почти два года. Он увидел оранжевую точку на лбу вышедшего из машины Гурина и бросился на него, ощутив обжигающее прикосновение металла к щеке. Только потом он сам окончательно понял, что произошло… Если бы это повторилось, он снова, не задумываясь, закрыл бы собой этого человека. Гурин давно был для Филиппа образцом, примером для подражания. Все его служащие отзывались о хозяине с теплотой, называли его справедливым человеком. Для Филиппа это было определяющим. Большие деньги не сделали Гурина занудой, верхоглядом, а значит, он — стоящий мужик. Вот почему Филипп считал, что спас жизнь не бездушному мешку с баксами, а нормальному человеку, который по-своему давно и всерьез строит свою жизнь. Наверняка он воплотил еще не все планы. Филипп не сводил взгляда с Мары. С такой спутницей Гурину нужно бы пожить подольше. Филипп впервые испытал неприятное чувство зависти: Мара с другим. И этот другой сегодня был на волосок от смерти, и этот волосок не дал оборвать именно он… Так суждено. Кажется, сравнения с Гуриным ему не выдержать. Эрнест Павлович проигрывает лишь в возрасте, но если любишь, разве это имеет значение? Какая странная штука жизнь. Зачем ей нужно было снова сводить его с Марой? Чтобы еще раз прикоснуться к прекрасному, точно зная, что оно никогда не будет принадлежать тебе? Чтобы знать, что всегда придется довольствоваться тем, что соизволят предоставить тебе сильные мира сего? Достигнет ли он сам когда-нибудь уровня, дающего право принимать решения не только за себя, но и за судьбу других? Филиппу вдруг невероятно захотелось ощутить собственную значимость, такую, чтобы была заметна. Чтоб Мара посмотрела на него другими глазами. Не такими потерянными, как сейчас. Он видит в них страдание. Но почему? Ее Гурин жив. Отчего такая пустота и паника в синих омутах ее глаз? Филипп вздохнул. Жестокая и непредсказуемая штука жизнь. Такие лабиринты выстраивает — попробуй найти выход.

Филипп почувствовал, как Мара осторожно пошевелила пальцами. Оказывается, он все это время крепко сжимал ее руки. Нехотя он отпустил их.

— Ты успокоилась? — участливо спросил он.

— Все, больше не буду, — всхлипывая, она вытерла слезы. Раскрасневшиеся щеки горели. Стыд выжигал ее изнутри. Она испытывала жгучее отвращение к расчетливой, эгоистичной, слабовольной девице, которой предстала сама перед собой несколько минут назад. Ей было вдвойне неприятно осознавать это под пристальным взглядом Филиппа. Ей казалось, что он видит ее насквозь, понимает, что творится у нее в душе и потому все время с беспокойством поглядывает то на Гурина, то на нее.

— Мне выйти? — спросил он, встретив многозначительный взгляд Эрнеста Павловича, и поднялся с колен.

— С сегодняшнего дня у меня нет секретов от тебя, — сказал Гурин.

— И все-таки я чувствую, что вам есть о чем поговорить один на один, — настойчиво повторил Филипп. Он с замиранием сердца ожидал ответа, потому что от него зависели догадки относительно Мары и Эрнеста Павловича. Сердце его сжали ледяные тиски. Такой боли он никогда не чувствовал. Что-то подобное — да, но не настолько сильное, непереносимое ощущение, когда хочется выпрыгнуть из собственного тела.

— Со своей стороны мне тоже кажется, что вам нужно поговорить, — деликатно заметил Гурии. — Старым знакомым нужно поговорить. Я оставлю вас ненадолго.

Для него это предложение казалось спасительным. Может быть, Мара сумеет отвлечься, увлекшись разговором со своим неожиданно возникшим знакомым. Она наверняка тоже стесняется своих слез. Двое мужчин, которые пытаются ее успокоить, — это слишком. Получается обратный эффект. Гурин улыбнулся Филиппу и направился к дверям. Ему нужно было во что бы то ни стало выйти из этой комнаты. Находиться здесь он не мог физически. Он вдруг ощутил распирающую ревность. Он снова и снова видел, как к Маре прикасался другой мужчина. В этих прикосновениях не было никакого интима. Филипп проявлял дружеское участие, но Гурину было невыносимо наблюдать это. Как же быть? С одной стороны, он уговаривает себя, что ничего быть не может, а с другой — его выворачивает от одной мысли, что Мара может принадлежать другому. Как же он лукавил, когда отвечал на ее вопрос, для чего он вообще все затеял: