Наталия Рощина - Рыжее счастье

— Я тоже. Марочка, — Евдокия Ивановна не удержалась, — ты скажи хоть пару слов, как тебе живется у Эрнеста Павловича?

— Как в сказке.

— Вот и славно.

— Я помню все ваши советы и стараюсь следовать им. Но я ведь живой человек, значит, от ошибок не застрахована.

— Всегда лучше учиться на чужих, девочка… Ты уж постарайся, сделай все, чтобы твое везенье пошло тебе на пользу.

— Понимаю, я стараюсь. До скорого свидания, тетя Дуся. Я приеду и обо всем расскажу.

— До встречи, милая.

Мара отключила телефон и поймала странный взгляд Максима.

— Что? — сразу спросила она.

— По мобилке так долго разговаривать не принято, — улыбнулся он, но тут же добавил: — Хотя это, конечно, не мое дело. Наверняка Эрнест Павлович не будет тебя журить.

— Да, я не подумала. — Мара собиралась снова набрать номер Гурина, но под пристальным взглядом Максима стушевалась. — Так что же теперь?

— В каком смысле?

— Я могу позвонить Эрнесту Павловичу, как ты думаешь?

— Конечно.

Мара снова набрала его номер, но, кажется, Гурин решил попросту отключить телефон.

— И зачем иметь мобильный? — возмутилась Мара. — Зачем, если я не могу связаться тогда, когда мне это необходимо?!

И в этот момент зазвонил телефон у Максима. Он быстро отозвался и по его лицу Мара поняла: что-то произошло. Она видела, каким напряженным, непроницаемым стало лицо юноши, мгновение назад так приветливо улыбавшегося ей. Максим отключил свой телефон и спрятал его в нагрудный карман джинсовой рубашки.

— Что случилось, Максим? — взяв его за руку, спросила Мара. Она нарочно крепко сжимала его пальцы, как будто боялась, что он сядет в машину без нее и умчится в неизвестном направлении.

— Поедем домой. Нам нужно поскорее оказаться дома. — Его взволнованный голос срывался. Отводя взгляд, он пытался высвободить руку, но Мара не собиралась оставлять свой вопрос без ответа.

— Максим, что произошло?

— Я все скажу в машине, — странно озираясь по сторонам, ответил Максим. — Эрнест Павлович дал указание как можно быстрее ехать домой.

— Так, значит, его телефон работает? — уже в машине сообразила Мара. — Тогда почему он не отвечает?

— Мара. — Максим не любил разговоров во время езды. — Осталось потерпеть несколько минут. Дома тебя ждет ответ на все вопросы.

— А если бы я еще сдавала экзамен?

— Тогда к нам бы приехала еще одна машина охраны.

— Что, черт возьми, происходит? — Мара поняла, что спрашивать бесполезно и обиженно уставилась в окно. Прохожие не спеша шли по тротуарам, и никому из них не было никакого дела до нее, до того, что ожидает ее через несколько минут. И жизнь не остановится, что бы ни произошло, что бы ни скрывало упрямое молчание Максима.

Ко всему Мара давно заметила, что Максим везет ее новой дорогой. Не получив ответа на самый главный вопрос, который ее интересовал, Мара решила больше ни о чем не спрашивать. Может быть, теперь он готов отвечать, да только она не произнесет больше ни слова. Ни единого слова, пока не увидит Эрнеста Павловича. Уж ему точно придется объяснить, почему такой светлый день в ее жизни омрачает какая-то глупая конспирация, игра в неизвестность?

За окном городской пейзаж сменился зеленью загородных березовых рощиц, сосновых боров. Скромные ряды домиков вскоре сменили роскошные дачи тех, кого называли новыми русскими, заставили Мару замереть от удивления. Она впервые видела столько откровенного богатства. Сравнивая нищенские постройки, к которым она привыкла в родном поселке, с этими теремами, она вдруг подумала: «Зачем все это?» Она испытала неприязнь к этой показной роскоши. Какой разительный контраст: выживание и фейерверк реализованных капризов и желаний. Зачем же так явно демонстрировать свое материальное превосходство? Однажды Мара услышала, как ее бывшая напарница Лариса высказывалась по поводу великолепия и безвкусицы, царящих внутри таких домов:

— Онассисы хреновы! Показушники, а быдло быдлом… Я с одним таким красавцем на выходные к морю рванула. Стоим на веранде. Внизу море блещет. Тут я ему и говорю: «Как хорошо ты, о море ночное, здесь лучезарно, там сизо-темно… В лунном сиянии, словно живое, ходит и дышит, и блещет оно…» Ты же знаешь, Мара, я на Тютчеве просто помешана, а кавалер мне: «Так ты еще и стихи пишешь?»

С тех пор Мара точно знала, что хозяева всех этих роскошных особняков не знают Тютчева и, с подачи Ларисы, это роняло их в ее глазах. Все удачливые богатые бизнесмены приобретали одинаковые, не самые приятные признаки, по которым Мара точно причисляла их к прожигателям жизни, не способным оценить ее по-настоящему. Самое интересное, что, попав в дом Гурина, она как-то позабыла свои определения. Эрнеста Павловича она отказывалась причислять к тем, кто ведет праздный, лишенный настоящего смысла образ жизни. Да и Лариса с ее особым взглядом на мир вскоре осталась в прошлом, куда Маре возвращаться не хотелось. Единственное, на что натолкнула Мару ее напарница, это попытка восполнить пробел в знаниях русской поэзии. Мара легко, с удовольствием поглощала все новое и начала активно читать. Вот бы сейчас ей поговорить с той же Ларисой. Раньше та, под настроение, желая произвести впечатление, с упоением читала ей стихи любимого поэта, а теперь и Мара могла легко продекламировать: «И гроб опущен уж в могилу, и все столпилися вокруг, толкутся, дышат через силу…» Мара вздрогнула и испуганно посмотрела на Максима. Ей показалось, что она прочла эти строчки вслух. Почему на ум пришли именно они? Столько всего прочитано, столько выучено наизусть, а всплыли именно эти тяжелые, мрачные строчки. Холодок пробежал по телу. И в это же мгновение машина сделала очередной поворот, после чего остановилась.