Ирина Тарасова - Не бойся, малышка

Вновь образовавшееся существо о двух головах, четырех руках и четырех ногах двигалось все быстрее и быстрее. И вдруг опять наступила пауза, длинная, горячая, влажная…

Словно на облаке, я опустилась в реальность и открыла глаза.

— О боже, как хорошо, — прошелестели мои губы, и снова сами собой опустились веки.

Димино дыхание обожгло мою щеку, его руки обвили мои плечи. И снова я ощутила его твердость в моей мягкости…

Я подчинилась естественному ритму, словно внутри меня работал двигатель, заставляющий меня двигаться именно так, а не иначе. Вперед-назад, вперед-назад… Он сильный — я слабая… ослабевшая, потерявшаяся…

— О-о-о…ох… О! — вырвалось у меня, и я, ослепленная невероятно яркой вспышкой, улетела в бездонную черноту.

Я лежала на спине, раскинув руки. Моя ладонь угодила прямо Диме по носу. Он поморщился и обнял меня. Я прижалась к его груди, прислушалась к мерному стуку его сердца.

В комнату сквозь незанавешенное окно лился солнечный свет; сквозь форточку долетали шумы просыпающегося города: тявкнула выбежавшая на утреннюю прогулку собака, поворчав мотором, тронулась с места машина, лязгнула подъездная дверь.

Я приподняла голову. На электронном будильнике было 8.29. Я опять проснулась за минуту до сигнала и тут же вспомнила, что вообще не завела будильник. Я пошевелилась, нехотя вылезая из уютных Диминых объятий. Он еще крепче прижал меня к себе.

— Мне пора на работу, — вздохнула я.

— Кофе в постель?

— Чай.

Перекатившись через меня, Дима встал и, втиснувшись в джинсы, босыми ногами прошлепал на кухню. Я с удовольствием потянулась.

Щелкнула кнопка электрического чайника, зашуршал полиэтиленовый пакет, заиграла музыка. Я вдохнула полной грудью, задержала дыхание и почувствовала себя до бескрайности счастливой. Один нудный англичанин сказал как-то: «Спроси себя, счастлив ли ты, и ты перестанешь быть счастлив». Я задала себе этот никчемный вопрос и сама себе ответила: «Да, да, да! Я действительно чувствую себя обалденно счастливой. Мне понравилось просыпаться вдвоем с мужчиной. Его утренняя физиономия, чуть опухшая после сна, не вызвала у меня ни капли отвращения, отчуждения или стыдной неловкости. Я перекатилась на другой бок, уткнулась в подушку, где только что лежала Димина голова, вдохнула еще не выветрившийся сладковатый запах тмина. «Какой возбуждающий запах!» — подумалось мне.

— Все готово, — выглянул из кухни Дима. — Ты встанешь или принести? Только подноса я не нашел.

— Я сейчас, — сказала я, выбираясь из постели.

Через несколько минут, проведенных в ванне, я, с еще влажными волосами и пахнущая мятной зубной пастой, сидела за столом.

— Ты сейчас куда? — спросила я, намазывая на ломтик белого хлеба апельсиновый джем.

— Домой, — ответил Дима и откусил сразу полбутерброда.

— Ой, у нас же рогалики есть, — вспомнила я.

— Точно. Где же они?

— В машине оставила. — Я виновато захлопала ресницами.

— Ерунда, — улыбнулся Дима, и его улыбка опять вызвала у меня острый приступ умиления. — Я люблю хлеб с вареньем, — добавил он, и остаток бутерброда скрылся у него во рту. Прожевав, он запил его чаем и спросил: — Тебе куда, на работу?

— Ты Тиму помнишь? — вместо ответа спросила я.

— Твою сестренку? Конечно.

— Она мне не сестренка. Я нынче в няньках. Тима — хорошая девочка, непоседа и вундеркинд.

— Ты сама еще киндер, — улыбнулся Дима и погладил меня по волосам. — Вам, наверное, хорошо вдвоем?

— Мне с тобой хорошо, — немного смущаясь, ответила я.

— Мне тоже, — вздохнул Дима и встал. — Надо торопиться. Мне завтра заказ сдавать.

— Что за заказ? — дожевывая, спросила я.

— Халтурка тут подвернулась, интерьер одной забегаловки. Я вообще-то «тридэшкой» балуюсь, — сказал Дима, убирая посуду со стола.

— Не поняла…

— Компьютерная программа такая есть, — пояснил он. Он уже стоял у раковины, в его руках была губка для мытья посуды.

— У меня компьютера нет, — ответила я.

— Значит, ты в прошлом веке застряла, — хохотнул он, открыл кран и наклонился над раковиной.

Я почувствовала, как краска заливает мои щеки.

— Не грузись, я тебя перетащу в двадцать первый, — сказал Дима, поставил последнюю кружку на сушилку и закрыл кран. — Ты готова?

— Секунду. — Я бросилась в комнату. — Я мигом!

Минут через пять я стояла перед ним в белой трикотажной тенниске со шнуровкой на груди, в голубых, протертых по моде джинсах и босоножках на низком каблуке. Мой «конский хвостик» удерживала махровая резинка.