Шарлотта Бронте - Заклятие (сборник)

– Вовремя начинаешь, мой мальчик, – произнес голос рядом со мной, и в тот же миг кто-то крепкой рукой уперся в мое плечо, перемахнул через восьмифутовую стену и приземлился на лужайке перед Миной. То был Заморна. Он прошел через поля той же тропинкою, что и я; увлеченный словами Фицартура, я не заметил, как подошел его отец. Мисс Лори встала; она совсем не выглядела смущенной или взволнованной. Эрнест с возгласом радости запрыгнул отцу на руки.

– Откуда вы пришли, папенька? – спросил он. – Мы здесь сидим, чтобы вас заранее увидеть. Я думал, что узнаю вас на дороге по плюмажу, а вот не заметил.

– «А вот не заметил»! Немудрено, сударь, ты ведь осыпал вопросами эту черноокую леди. И как же она приняла твое предложение руки, сердца и графского титула? Вижу, что не покраснела, – дурной знак.

– Я не предлагал ей руку, сердце и графский титул, папенька, только сказал, что женюсь на ней через двадцать лет.

– Ну-ну, слишком вяло для такого раннего ухаживания! Надо было назначить свадьбу на завтра, чтобы отец Гонсальви связал вас самыми крепкими узами, какие знает наша святая церковь. Помни, Эдвард, в любви удачлив тот, кто смел.

– Да, я помню. Я помню все, что вы мне говорили, папенька, и при всяком случае повторяю.

– Не сомневаюсь! Так где Эмили?

– Здесь, папенька. Карабкается на вас, словно дикий котенок.

– Я хотел сказать, моя Эмили, твоя мать. А ты бесенок в юбке! Ну и глазищи у нее! Еще убийственней, чем у тебя, Эдвард. Маленькая антилопа, не зыркай на меня так, ради всего святого!

Он с отцовской нежностью поцеловал свое миниатюрное подобие, затем, не выпуская девочку из рук, повалился на траву. Пока Эмили сидела у него на груди, Эдвард катался по нему с радостным визгом; молодой отец то отпихивал мальчика, то крепко прижимал к себе и чуть не защекотал до смерти. Тем временем из дома выбежали две огромные собаки, и возня стала еще более шумной. Обе, заливисто лая и тряся стальными ошейниками, кинулись к хозяину, принялись вылизывать ему руки и лицо, едва не напугали малышку Эмили, а Фицартура и вовсе было не видать за мордами и отвислыми ушами, которые они положили ему на лицо. Заморна подбадривал борзых голосом и поглаживанием, пока те совсем не обезумели от восторга; думаю, их лай долетал до Северного тракта, как и смех герцога, то приглушенный, когда собачьи языки касались его рта, то рвущийся во всю свою звучную мощь.

Что подумали бы ангрийцы, увидь они своего монарха, как видел его сейчас я? Не сомневаюсь, многие из них проезжали в то время по широкому тракту, откуда доносился беспрестанный стук колес и нестихающее цоканье лошадиных копыт – знак близости к большому городу. Наконец из лощины донесся музыкальный раскат колокола.

– Браво! – крикнул Заморна. – Сириус! Кондор! Эдвард! Посмотрим, кто первый добежит до виллы. Ну, мисс Лори, забирайте мой цветочек.

Он передал девочку Мине, и они все припустили бегом – отец, сын и борзые, стремительные, словно живые молнии. Их фигуры исчезли в лесу – ветви, казалось, вздрагивали, когда под ними проносились бегуны. Через мгновение все четверо показались с другой стороны, быстрее орлов пересекли золотистую от солнца лужайку, взлетели на мраморное крыльцо и пропали из виду.

Я белкой спрыгнул со своего насеста под вязами и стремглав пронесся по склону не хуже их, метеором обогнал Мину Лори и был у двери через пять минут после того, как они за ней скрылись.

Заморна в вестибюле отдавал распоряжения лакею. Когда он закончил, я вышел вперед. Его быстрый взгляд тут же меня заметил.

– Чарлз, подойди, – сказал герцог, но я попятился, испугавшись румянца, прихлынувшего в ту минуту к его щекам. – Проклятье! – воскликнул он, делая шаг ко мне. – Чего ты боишься? Я видел, как ты подслушивал, сидя на изгороди, и если сразу не вышиб тебе мозги, теперь-то зачем?

– Решительно незачем, Артур, – был мой ответ. – И я надеюсь, что у себя в доме ты будешь учтив и не пожалеешь для голодного гостя крошку-другую от своего завтрака.

Он наклонился и пристально поглядел мне в глаза, так что наши лица почти соприкоснулись. Я поцеловал его впервые за много лет. Герцог тут же отпрянул и провел пальцами по губам, словно мое прикосновение их осквернило, и в то же время улыбнулся почти дружески.

– Вот что, мартышка, – сказал он, – теперь твои пронырливые глаза большого вреда причинить не могут, и не беда, что ты здесь. Однако, сударь, поймай я тебя тут неделю назад – затоптал бы насмерть.

– Охотно верю, – ответил я, очень довольный, поскольку любопытство мое достигло белого каления.