Шарлотта Бронте - Заклятие (сборник)

– Аннабель, не утруждайте себя дальнейшими уговорами, – сказал герцог. – Проводите вашу хозяйку в ее покои.

Он снова сел, подпер голову рукой и, казалось, целиком ушел в книгу, которую перед этим штудировал. Герцогине стало стыдно. Она взглянула на мужа и впервые увидела, как изнурила его болезнь. Чувства ее мгновенно переменились: слезы полились еще сильнее, грудь содрогнулась от душащих рыданий. Взбалмошность избалованного аристократического ребенка выплеснулась в новой форме: герцогиня оттолкнула Темпл, уже собиравшуюся подать ей руку, чтобы вместе выйти из комнаты, подошла к мужу и замерла, плача и дрожа всем телом. Герцог недолго сохранял напускное равнодушие: довольно скоро он встал, усадил Мэри на диван и, сев рядом, вытер ей слезы собственным платком.

– Можете идти, Аннабель, – сказал он. – Думаю, теперь все будет хорошо.

Добрая женщина выслушала его с улыбкой, но, как писал старик Беньян, «глаза ее увлажнились» [32], и, выходя, она добавила со смелостью, свойственной особо приближенным слугам:

– А теперь, милорд, довольно невозмутимости: не надо походить на собственный бюст.

– Не буду, Аннабель, – отвечал герцог. Улыбка и тон его смягчились. Он повернулся к своей слабой половине и промолвил: – Ну, Мария пьянджендо [33], когда этот ливень утихнет и выглянет солнце?

Она не ответила, но ее лучистые очи за алмазным дождем слез блеснули чуть веселее.

– Ах, – сказал он, – вижу, небо расчищается и на горизонте уже проглядывает синева. Теперь объясните, душа моя, почему вы так долго не откликались на просьбу в моей записке?

– Дорогой, дорогой Артур, как вы могли забыть, что я была у вас в малиновом салоне менее получаса назад? И вы едва коснулись моей руки, говорили и смотрели так странно, совсем не как сейчас – даже выглядели иначе: менее бледным, менее осунувшимся.

– Более пригожим, – с неприятным смешком перебил герцог.

– Нет, Артур, сейчас вы нравитесь мне куда больше. Но я не могу объяснить, в чем разница. У меня что-то случилось со зрением: вы показались мне здоровым и крепким как никогда. А руки… О, милорд, как исхудали ваши пальцы! Кольца на них не держатся, а ведь я отчетливо помню, как вы раз или два провели ими по лбу, и солнце ярко вспыхнуло на драгоценных каменьях.

Герцог смутился.

– Чепуха, дитя, – сказал он, – вам привиделось.

– О нет, Артур, вот наглядное подтверждение. Вы помните, как сильно сжали мне руку?

– Сильно сжал вам руку? – переспросил он, вздрогнув. – Для чего вы так близко ко мне подошли? Скажите, мадам, был ли я очень добр? Сердечен? Чрезвычайно нежен? Клянусь небом, если вы ответите «да»… – Он осекся; что-то явно взбудоражило его до крайности.

– Нет, милорд, напротив. Ваша холодность весьма меня опечалила, и руку вы мне стиснули не ласково, а как будто со злостью. Вот напоминание.

И она показала ему руку с синяками там, где кольца вдавились в пальцы.

– Что ж, – проговорил он, – меня это радует, хотя поступок, конечно, очень грубый и жестокий. Как мог я причинить боль таким прелестным и хрупким пальчикам? – И он нежно прижал ее руку к губам. Мэри улыбнулась сквозь слезы.

– Так вы не совсем меня ненавидите, мой благородный Адриан? – проговорила она не без оттенка тревоги. – Где Кунштюк? Разве он сейчас не вмешается?

– Сейчас нет, Мэри. А теперь расскажите, душа моя, как и что я говорил во время загадочной сцены в малиновом салоне. Не удивляйтесь моему вопросу. Все это может пока представляться в высшей степени необъяснимым, но дайте срок, и, возможно, туман рассеется. Во-первых, как я вас встретил?

– Очень холодно, Артур. Я хотела обвить вам шею руками и не смогла. Вы оттолкнули меня первым же взглядом. Как будто плеснули на пылающее масло водой.

– Отлично, – сказал герцог. – Но продолжайте. О чем я с вами беседовал?

– Вы, помимо прочего, спросили, нашла ли я Мину Лори хорошенькой, и велели не ревновать, потому что за всю жизнь не сказали ей больше трех слов кряду.

Герцог выразительно кашлянул и отвел глаза. Лицо его покраснело так сильно, как только могло при нынешней своей бледности.

– Вы поверили мне, Мэри? – тихо спросил он. Она со вздохом мотнула головой. – Ладно, продолжайте.

– Затем вы спросили, как на мой взгляд, очень ли Фицартур на вас похож. Я ответила: «Да, и маленькая Эмили тоже», ибо, милорд, оба они – ваши точные миниатюрные подобия.

– Черт! – процедил он сквозь зубы. – Не желаю больше слышать! Зачем ему… то есть мне – потребовалось нести такую дьявольскую чушь? Но я с ним поквитаюсь! Пора Кунштюку вмешаться, и Эжену тоже. Вот что, Мэри. Всякий раз, как вы застанете меня в таком дурацком расположении духа, отвечайте на мои выходки звонкой пощечиной. Не бойтесь, что я ударю вас в ответ или буду долго сердиться. Это приказ, и поцелуй – нет, сотня поцелуев будет вам наградой, когда я приду в себя.