Дэни Аткинс - Наша песня

Улыбка, которую я так хорошо помнила, на мгновение застыла у нее на лице, и она слегка наморщила лоб. Ее всего лишь ослепило солнце или она все же узнала меня? Я поглубже вжалась в водительское кресло, стараясь стать невидимой. Она стояла в десяти метрах или чуть дальше от меня, солнце било ей в глаза, а я сидела за тонированным лобовым стеклом и в темных очках. Вероятность того, что она меня узнала, представлялась такой мизерной, что ее даже не следовало принимать в расчет.

Я почти убедила себя, что Элли понятия не имела, кто сидел за рулем сверкающего синего автомобиля. Вот только когда они шагнули на тротуар и шедший между ними ребенок нетерпеливо потащил их к аттракционам, в зеркале заднего вида я заметила, как она пристально смотрела вслед моей отъезжавшей машине.

Вряд ли это была она. Конечно же, не она. Для начала – у нее другие волосы. И, разумеется, совершенно невероятно, что она за эти четыре года хоть раз сделала прическу , язвительно захихикал мой внутренний голос. Они с Дэвидом не жили где-то рядом с нами. А откуда ты это знаешь? И машина совсем не в ее вкусе. Ты понимаешь, что уже хватаешься за соломинку?

– Как ты думаешь, Элли?

Я рывком вернулась в настоящее, к мужу, терпеливо ждавшему, пока я оторву взгляд от уже опустевшей дороги, и к маленькому сыну, со всей силой трехлетнего малыша пытавшемуся вырвать мою руку из сустава в нетерпении ринуться ко входу на аттракционы.

– Извини. Что ты сказал?

Джо улыбнулся, сунул руку в задний карман и достал оттуда бумажник.

– Я сказал: как насчет того, чтобы где-нибудь поужинать после ярмарки. Втроем. Нам же нужно отпраздновать.

Я почувствовала, как во мне что-то растаяло, увидев выражение его лица, на котором было почти такое же нетерпение, как и на личике нашего сына Джейка. Но причина его была совсем иной. Утром он не был уверен, все ли пройдет гладко в банке, а вот я никогда в этом не сомневалась. Он представил хороший бизнес-план, он упорно над ним работал. И план заслуживал того, чтобы увенчаться успехом.

– Этого кредита надолго не хватит, если мы станем его проматывать на шикарные ужины.

– По-моему, Джейку больше придутся по душе гамбургеры и жареная картошка, чем филе-миньон, – поддразнил меня Джо, стягивая с головы малыша ярко-красный капюшон и любовно ероша его густые темные волосы. – Что скажешь, парень, если мы сегодня вечером отдохнем от маминой стряпни?

– Да, пожалуйста, папа! – восторженно взвизгнул мой сын, что вовсе не делало комплимента моим кулинарным способностям, но это не имело значения.

Сегодня ничего не имело значения. Сегодня – день особенный, и мне не хотелось, чтобы его портило какое-то дурацкое видение, которое, наверное, даже не имело к ней никакого отношения. Шарлотта больше не могла причинить мне боль, никак и ничем. Благодаря Джо и нашей совместно построенной жизни я наконец обрела защиту. Но ничто не могло заглушить ужасную навязчивую мысль: как бы я поступила, если бы это оказалась она , если бы она остановила машину и вышла из нее?

– Значит, это игрушка вашего ребенка?

Элли на удивление долго молчала, прежде чем ответить, запустив пальцы в шерстку очаровательного игрушечного льва, словно одно лишь прикосновение к нему каким-то образом вернуло ее к реальности.

– Да-да. Это нашего сына.

Кошмар – что бы там ей ни привиделось – явно потряс ее куда сильнее, чем она показывала. Она вдруг сделалась нервной и пугливой, словно связывавшие ее с мужем нити начали медленно рваться, одна за другой. Я мысленно сравнила это с маленькими блестящими жемчужинами, медленно падающими с оборванной нитки, словно белый дождь.

– А у вас с Дэвидом… – Элли нерешительно умолкла, как будто интуитивно опасалась, что ее вопрос сможет причинить кому-то боль. Но кому – ей или мне? – У вас есть дети? – закончила она.

Мне показалось, что она все знала. Но откуда она могла знать? Даже наши самые близкие друзья не имели ни малейшего понятия. Я никогда не говорила на эту тему. Мне не хотелось выслушивать ничьих утешений и слов сочувствия. Я скрывала свое бесплодие, словно оно было некой позорной тайной. Но косвенные признаки этого можно было увидеть, если повнимательнее присмотреться к моему поведению. Я это компенсировала. С лихвой. Самый большой букет в родильном отделении? Это я его прислала. Мое имя красовалось на подарочной бирке на исполинских размеров плюшевом мишке или наборе для новорожденного от известного дизайнера. Я вела себя чрезвычайно осторожно, чтобы никто, кроме Дэвида, не замечал того, как умирает крохотная частичка меня, когда кто-то из друзей или знакомых объявлял: «У нас просто потрясающие новости…»