Ирина Гончарова - Счастье взаимной любви

Он взял пакет, улыбнулся, вытащил из него пару пирожков, один протянул помощнику, а другой надкусил своими стальными зубами, среди которых было два золотых. Помощник проглотил пирожок, словно пельмень, и ушел, проявляя деликатность. Отец жевал неторопливо и запивал сочную крысятинку лимонадом. Он любил эти дешевые пирожки.

Аня смотрела на его сморщенную дубленую шею, видела, как прыгает острый кадык, как глубоко запали щеки и глазницы. Внезапно острая до боли жалость к этому загнанному, словно старая кляча, человеку сжала ей сердце.

— Пап, когда ты уйдешь из этого сортира?

Он улыбнулся.

— Это не сортир. Это передовое производство всесоюзного значения.

— Сортир, — ожесточенно повторила она. — Только рабы могут тут вкалывать.

— Рабам так хорошо не платят, — со скрытой гордостью ответил отец. — В ноябре, под праздники Октябрьской революции будут давать награды…

— Получишь Героя Соцтруда?

— Представлен, — смущенно улыбнулся он.

— Ну и что? Медяшка на груди. Толку-то что?

— Говорят, можно будет вне очереди купить автомобиль «москвич».

Купить автомобильчик, даже самый задрипанный, было давней мечтой отца. Прикопить деньжат при своей жене Саре он, понятно, не надеялся — все заработки захватывались ею и словно в прорву проваливались. Но Аня знала, что отец тайком копит деньги, откладывая их из премии, копит больше десяти лет. Но вопрос был не в деньгах, а в длиннющей, многолетней очереди на автомобиль. Желающих приобрести его на передовом и богатом заводе было достаточно. Так что Золотая Звезда Героя, помимо почета, могла бы помочь в осуществлении давней мечты.

— Ну, купишь тачку, а дальше что? — спросила Аня.

— Будем ездить куда-нибудь.

Аня не стала спрашивать, куда, потому что знала — на садовый участок площадью в четверть теннисного корта, где росла буйная крапива и дикая малина. Участок отец получил вместе с орденом Трудовой Славы в позапрошлый юбилей. На участки тоже была своя очередь. Но для обслуживания этого клочка земли никакого автомобиля не требовалось: от дома до участка было с полчаса пешего хода.

Однако, к удивлению Ани, отец размечтался.

— Купим автомобиль и поедем с тобой к морю. Ты ведь еще моря не видала.

— Без матери поедем? — спросила Аня.

— Да, — улыбнулся отец. — Встанем пораньше, соберемся и смоемся. А ей только записку оставим. В Крым поедем. На следующий год.

— Ты умрешь до следующего года, — без эмоций сказала Аня. — Умрешь, если будешь здесь работать. Сталевары не доживают и до сорока. А тебе уже больше.

— Точно, — не стал возражать отец. — Может быть, и умру. Но думаю, что еще потяну.

Он привстал на скамье, что-то кому-то крикнул в глубь гудящего цеха и снова сел. Аня сказала тихо:

— Пап, ты потерпи еще немного. Чуть-чуть. Я возьму тебя отсюда. Не знаю, как, не знаю, на какие деньги, но возьму. Я не хочу, чтобы ты здесь горбатился.

В серьезном и грустном тоне дочери было что-то такое, от чего отец не стал отшучиваться, а слегка сник, помолчал и сказал так же негромко:

— Хорошо… Но что бы ни случилось, никогда не работай на заводе. И на фабрике тоже. Это дело не женское, да и не мужское. Большие деньги ничего не решают, если нет хорошей жизни. Да и что за деньги платят? Ведь я получаю много больше средней зарплаты, а толку?

— У нас мама такая…

— А! Что мама! Не в том дело, Аннушка, не в том. На хрена мне было в город лезть? Сидел бы в деревне, на старости лет стал бы пчеловодом, пасеку бы завел… Воздух свежий и никакой тебе высококачественной стали для космоса. Ни электрической печки, ни мартеновской.

— Я никогда не пойду на завод, — заявила дочь с безразличием, за которым стояла абсолютная убежденность. — Но тебя я отсюда вытащу. Ты только немного потерпи.

Отец повернулся, посмотрел на нее внимательно, потом вытащил из пакета очередной пирожок, отвернулся и произнес:

— Я тут подумал, Аня… Может, тебе уехать в Израиль? Насовсем? Финкенштель Семен уехал… Соседу написал. Говорит, там жизнь человеческая.

Аня удивленно взглянула на отца.

— Ты что, пап? Чернил выпил? Если я уеду, ты тогда о своей Звезде Героя и не мечтай! И машины не будет!

— Плевал я на эту звезду. Лишь бы тебе было хорошо. Честно говоря, я и сам чувствую, что скоро окочурюсь. Попробуй, Ань?

— Нет, — ответила она. — На то, чтоб отсюда вырваться, уйдет года три-четыре. И за это время мы все такого нахлебаемся, что тошно станет. Будто ты не знаешь. Да и мама…

— А что будешь делать? Пойдешь учиться в ПТУ?