Ольга Тартынская: Верь мне и жди

Когда концерт закончился, девчонки с трудом привели меня в чувство.

— Королеве дурно. Что ж, бывает с непривычки, — констатировала Катя. — Пора уносить ноги. Кавалеров так и не подыскали, все мелкота одна. Идем уж.

Шурка спешно допивала остатки нового коктейля и докуривала сигарету.

— Ну хоть потанцевали от души. Музыка вроде бы ничего была, а? Я, конечно, в роке не спец… И солист вполне! Особенно в те моменты, когда распахивался и обнажал свой торс. Ты чего молчишь, а, Оль?

Я не могла слова вымолвить. Коктейль так и остался нетронутым. Я медлила уходить, боялась, что не смогу вдали от тебя дышать, жить. Это было как наваждение, как болезнь. Как солнечный удар.

— Обкурили бедолагу, — отмахивала дым Катя, а Шурка тащила меня за руку к выходу.

В последний раз бросив из толпы взгляд на опустевшую сцену, я подчинилась. Девчонки больше не пытали меня вопросами. Мы поймали такси, доехали ко мне, на Фрунзенскую. Решили вместе переночевать, а утром разъехаться по местам службы. Вяло переговариваясь, улеглись спать. Мы с Шуркой на креслах, а Катя на диване. Мне, конечно, было не до сна, а девчонки скоро умолкли. Я уж думала, что уснули, как вдруг Шурка совершенно трезвым голосом проговорила:

— Оль, а ты видела, как солист на тебя смотрел? Или мне показалось?

— Смотрел, смотрел, — сонно пробормотала Катя с дивана. — Спите уж, всего ничего сна осталось.

Потом ты мне скажешь, что однажды заметил странную особу с бледным лицом сомнамбулы, которая смотрела на тебя удивленно-недоумевающе. Может быть, ты потом придумал это и поверил сам. Но мне хочется верить, что все было именно так. Ты не мог не почувствовать меня. Значит, небесам было угодно соединить нас.

Это теперь мне кажется очевидным, но тогда я чувствовала, что попала в беду. Моя глупая, нелепая, безнадежная любовь, выскочившая из-за угла, грозила иссушить душу, лишить сна и покоя, а может, и разума.

На другой день после концерта я пришла на работу совершенно безумная. Невпопад отвечала на вопросы главного редактора, делала ошибки, печатая на компьютере ответы нашим авторам.

— Оль, что это с тобой сегодня? — спросил меня курьер Гошка.

— А что? — рассеянно глянула на него я.

— Какая-то ты красивая и светишься вся.

— Что?! — До меня дошло, что Гошка, этот семнадцатилетний юнец, делает мне комплимент.

— Я не то сказал? — дурашливо прикрываясь руками, спросил Гошка.

— Ваше дело, юноша, почту разносить, — ответила я ему сердито.

Сердилась я не всерьез, и Гошка это знал. У нас с ним были вполне приятельские отношения. Он разыграл обиду и замолчал.

Нет, что угодно, только не свечение. Мальчишка просто хотел, чтобы на него обратили внимание. Когда он убежал, выгрузив почту, я подошла к зеркалу, висевшему на стене. Однако и зеркало говорило, что со мной происходит что-то необыкновенное. Я похорошела даже на мой исключительно строгий взгляд. Вот тогда я поняла, что любовь сама по себе, даже без взаимности, не только мука, но и великое счастье.

Всякий мой день с тех пор начинался с твоих песен. Я купила все, что смогла найти. Никогда не любившая рок, теперь стоически переносила тяжелый грохот электрических инструментов. Музыкальные телевизионные программы сделались популярными в моем доме: я боялась пропустить что-нибудь связанное с тобой. Девчонки ворчали:

— Что ты смотришь эту ерунду? Переключи на фильм!

Я переключала, но на каждой рекламе щелкала пультом по музыкальным каналам: вдруг мелькнешь где-нибудь.

А ведь я уже тогда вышла из возраста юных фанаток, которые торчат у подъездов своих кумиров, надоедают им звонками и грозят их женам. Моя зависимость от тебя казалась мне унизительной, не по возрасту. Я знала уже, что два мира — мой и твой — никогда не пересекутся. Мой мир — это жизнь обычного человека с его маленькими радостями и горестями, от зарплаты до зарплаты, мир простых человеческих ценностей. Твой — это мир шоу-бизнеса, который поглощает человека целиком, не оставляя ему ничего человеческого.

Я была обречена всегда испытывать горечь несвершившегося. Ты от меня дальше, чем Северный полюс или Австралия. Недосягаем, как небесные светила и Луна. Надо ли говорить, что я не делала ни малейшей попытки приблизиться к тебе. Как это выглядело бы? Фанатка в тридцать лет! Да и не фанатка я — Боже, как унизительно это предположение!

Да, я сказала себе, что эта безумная, нелепая любовь пройдет, я исцелюсь. Я найду человека, который поможет мне забыть тебя. В конце концов, у меня были поклонники, были в моей жизни мужчины до тебя. Не много — двое.