Мейвис Чик - Собачьи дни

Городок выглядел очень мило, наводненный толпами празднично настроенных обывателей, наслаждавшихся морозным утренним воздухом. Розовые стены старинных домов украшали красные и зеленые фестоны, а в центральном сквере разбили огромный красно-белый шатер, где можно было увидеть глуховатых старушек, подававших чай, нервных старых дев, викария, толстых деревенских жительниц со скромными прическами и разношерстную толпу оживленной, шумной, розовощекой молодежи. Пробиваясь к лоткам и обратно, я чувствовала себя до неприличия заурядной. Казалось, в этом уголке Суффолка время остановилось, и хотя здесь обязательно должны были присутствовать привычные глазу граждане, я их что-то не заметила. Окружающая обстановка переносила на тридцать лет назад, в эпоху металлических чайников и домашних булочек. Рейчел, свеженькая как огурчик, расстегнула кошелек, намереваясь предаться оргии закупок рождественских подарков, а я, мучимая похмельем, извилистыми путями пробиралась за Вандой в праздничной толчее.

— Почему ты не торгуешь за каким-нибудь лотком? — поинтересовалась я.

— Майк делает стрижки, позже я пойду ему помогать.

Я взглянула на Ванду. В тюрбане из пушистой белой шали с серебряными кисточками подруга выглядела невероятно красивой и ничуть не помятой после долгой бурной ночи.

— Как, черт побери, тебе удается оставаться такой свежей? — раздраженно спросила я.

— Предаюсь плотским утехам при каждой возможности, — ответила Ванда, многозначительно посмотрев на меня.

Решив, что на Рождество каждому позволено полакомиться домашним вареньем и домашними консервами или приобрести саше, в то утро я накупила массу подарков. Ничто не может сравниться с удовольствием от удачного предрождественского шопинга. Покончив с хлопотами, человек приходит в превосходное настроение — по крайней мере так произошло со мной, — а сознание того, что я внесла лепту в достойное дело (доходы от ярмарки предназначались на реставрацию колокольни маленькой нормандской церкви), настроило на еще более возвышенный лад. Через полчаса вернулась Рейчел с коллекцией крошечных сувениров: стеганые чехольчики для яиц (интересно, ими кто-нибудь когда-нибудь пользуется?), саше из душистых трав и тому подобная дребедень. Среди всего этого добра я заметила большой, слегка помятый кусок пирога.

— Дай откусить, — умилилась я, наклоняясь к нему и заранее открыв рот, но дочь убрала руку и гневно запротестовала:

— Это для Брайана!

Сунув покупки (кроме собачьего угощения) мне в руки, Рейчел преспокойно вышла на улицу, где мы привязали пса.

Однажды матери восстанут по-настоящему, и это закончится не сжиганием лифчиков или призывами к освобождению, но ниспровержением всей существующей порочной системы. Они перестанут собирать грязные носки, расшвырянные по всему дому, вытирать пол в ванне, заботиться о домашних питомцах своих детей, и их отпрыскам с испугу покажется, что мир перевернулся. Восставшие матери нанесут сокрушительный удар по родительскому рабству, заявив: «С нас довольно. Сами разгребайте кавардак, разбирайтесь с трудностями, запускайте воздушных змеев и подбирайте свои трусы». Однако, пока восстания не произошло, я стояла, нагруженная горой покупок, дочкиных и собственных, соображая, как лучше поступить. Через полог шатра я видела, как Рейчел ласково склонилась над беспородной псиной, кормя его, словно тяжелобольного родственника. Я открыла рот, чтобы подозвать дочь к себе, объявить о забастовке и начать бунт, но — не решилась. В большом городе, среди единомышленников, пожалуй, я бы отважилась: настало время обрести уверенность и избавиться от чувства вины. Но здесь, среди веселых леди и облаченных в твид мужчин, кураж выдохся. «Позже, — пробормотала я себе под нос. — Ну, девочка моя, подожди». Пробившись сквозь толпу, я подошла к Майку и Ванде с самым веселым видом, хотя от похмелья и раздражения внутри у меня все клокотало.

— Вау! — сказала Ванда, державшая расческу и зеркало. Майк щелкал ножницами, подравнивая растительность на голове сидевшего в кресле мужчины. — От тебя батарейки можно заряжать.

— Я чертовски зла, — сказала я. — Чувствую себя мусорной корзиной своей доченьки. Погляди на весь этот хлам. — Я опрометчиво шевельнула рукой, и целый ливень дешевой дребедени обрушился на голову подстригаемого.

— О-ох! — крякнул тот, нащупав деревянный пенал, приземлившийся ему на шею сзади, и тут же издал куда более громкий «ох», потому что ножницами Майк задел ему ухо. Кровь брызнула струйкой, к счастью, на полотенце, обернутое вокруг плеч. Неудивительно, что клиент поднялся, кипя от негодования.