Ребекка Уэллс - Божественные тайны сестричек Я-Я

Может, мне послано наказание видеть, как моя старшенькая отворачивается от любви? Пресвятая Мария, ты мать, повелительница полей и прерий. Дай мне что-то вроде знака, пожалуйста! Что-то вроде утешения. И заодно сними с меня проклятие, договорились? Неужели мне придется всю свою жизнь носить в себе дочь? Неужели придется до самой смерти быть за нее ответственной? Я не хочу этих угрызений совести. Не хочу этой тяжести.

Мария, мать сирот, попроси за меня Всевышнего. Заставь Господа прислушаться, как умеешь только ты одна. Передай это своему Сыну.

Иисусе Христе, Спаситель и Господь наш, склони ухо свое к нашей Пресвятой Матери, когда она заступится за меня. Я все еще зла как черт на свою трепливую дочь, но готова поторговаться. Вот мои условия: не позволяй Сидде трусить в любви, а взамен я перестану пить. До того дня, когда она и Коннор скажут «да». А в придачу я еще прибавлю альбом я-я. Я слышу, как ты смеешься. Брось! Я вполне серьезно.

Заставь Сидду повернуться и пройти сквозь огонь. Если она запоет свою прежнюю песенку «я-не-знаю-как-любить» и тому подобный бред, не верь.

Предупреждаю, они должны пожениться до тридцать первого октября, усек? Никаких гарантий трезвости после Хэллоуина. Сейчас август. У тебя полно времени.

Молюсь о заступничестве нашей владычицы падучих звезд. Аминь.

Виви перекрестилась и закурила. Не стоило курить в доме, вернее, не стоило курить вообще, но, черт возьми, Шепа сегодня не будет. И потом, лучше думается, когда в темноте тлеет красная точка. В комнате не горел свет. Она снова перекрестилась, на этот раз сигаретой, и тут ее осенило.

Виви прошла в кухню, открыла ящик с фейерверками, тот самый, где хранила петарды и бенгальский огонь, оставшиеся от Нового года и Четвертого июля. Она специально держала небольшой запас для личных, тайных праздников. Виви нашла две палочки бенгальского огня и вынесла во двор.

Сегодня, кроме нее, в Пекан-Гроув никого не было.

Виви дошла до самой дельты, зажгла бенгальский огонь и, полюбовавшись, как огненные искры летят в ночное небо, стала чертить сверкающими палочками в воздухе. Потом, неизвестно почему, помчалась вдоль берега, держа палочки над головой.

«Если кто-то увидит меня, сразу скажет: «Что же, наконец свершилось. У Виви Эббот Уокер поехала крыша». Только они не знают, что эта самая крыша поехала много лет назад, а я все еще живу. Вернее, как бы живу».

Виви бегала, пока не выбилась из сил. Остановилась, продолжая держать бенгальские огни перед собой. И подумала, глядя на них: «Это все, что я имею. У меня нет надежного, яркого сигнального огня, исходящего от какого-нибудь старого, почтенного маяка, указующего кораблям спокойную дорогу домой, мимо острых рифов. Остались только крохотные светильнички, которые вспыхивают и тут же гаснут. Дай Бог увидеть мою дочь такой, какой никогда не видела меня моя мать. И пусть она тоже увидит меня».

Поднявшись в спальню, она зажгла еще одну свечу и поставила вместе с огарками бенгальских огней перед статуей Девы Марии. Потом вытерла ноги и легла в постель.

«Я поставила свечу за свою дочь. И пусть свеча горит, пока я сплю. Плевать мне на пожарных и их чертовы инструкции. Однажды я уже пережила пожар».

Сидда стояла на верхней палубе парома, идущего к Бейнс-бридж-Айленд, и смотрела, как исчезает за горизонтом Сиэтл. На юге возвышалась гора Рейнир, охраняющая город подобно гигантскому благосклонному божеству. Повернувшись к западу, Сидда увидела зубчатые пики и сверкающие ледники гор Олимпик, рвущихся к небу с полуострова Олимпик.

Сидда почти не замечала улыбавшихся, сновавших по палубе туристов. Она вспоминала тот день в феврале прошлого года, когда открывавшийся перед ней вид был совсем иным.

И день был тоже другим: холодным, солнечным, будним. Только что вышли восторженные рецензии на «Женщин в лунном сиянии», а гибельное интервью еще не появлялось. Сидда и Коннор сбежали, чтобы отпраздновать успех: захватили Хьюэлин и долго гуляли в Центральном парке, а потом вернулись в квартиру Сидды и откупорили бутылку шампанского. Прямо днем. А когда солнце опустилось совсем низко и в воздухе повеяло февральским холодком, они занялись любовью. Сидда наклонилась над Коннором и понюхала его плечи, как раз в тех местах, где, по словам Марты Грэм, должны были расти крылья. Поднялась повыше, чтобы понюхать его волосы. Густые черные волосы с проседью на висках, мягкие, словно вымытые дождевой водой, как когда-то делала ее бабушка Багги. Его стройное мускулистое тело сейчас, возможно, было сексуальнее, чем в двадцать лет.