Мари Фишер - Рожденная заново

— Я рада, что вы так думаете, — сказала Юлия холодно. — Тогда вам, вероятно, удастся выбрать правильный тон в нашем общении. — Она подозвала официанта и подписала счет. — А теперь, извините… — Она поднялась, не закончив обед.

Нойнер вскочил, чтобы проводить ее до выхода. Но холодный взгляд Юлии остановил его.

Юлия злилась. Не столько на этого молодого человека, сколько на себя. У нее было впечатление, что она сделала что-то неправильно, чем вызвала его наглость. Но она не понимала, как это получилось. До сих пор она считала, что может держать себя в руках в разных ситуациях, и даже могла заставить других людей подчиниться ей. Однако в этот раз все пошло вкривь и вкось, и она не могла простить этого Нойнеру.

Тем не менее Юлия сделала вид будто ничего не случилось, и стала обращаться с ним так, как он этого заслуживал: как с усердным, но неопытным сотрудником. Она надеялась, что со временем напряжение в их отношениях спадет.

Но Нойнер отнюдь не был преисполнен добрых намерений, как она. Он, как ей казалось, нарочито обращался с ней, как с пожилой дамой. Он любезничал с манекенщицами и при этом делал вид, что опасается ее гнева, если она вдруг заметит его при ухаживании. Если они все вместе сидели после работы, любой разговор в группе вокруг Ханса-Георга Нойнера умолкал, как только появлялась Юлия, чтобы дать указания или просто попрощаться. Когда же она поворачивалась и уходила, за ее спиной хихикали. Казалось, Нойнер стремился к тому, чтобы выставить ее в таком нелепом виде. При этом он действовал так расчетливо и осторожно, что не давал ей никакого повода осадить его.

После окончания демонстрации моделей Юлия обычно ходила среди столов, чтобы спросить клиентов об их впечатлениях, показать им образцы тканей и в случае необходимости принять заказы. При этом Нойнер всегда был рядом с Юлией и избавиться от него можно было только с помощью какой-нибудь грубости.

Однажды он подвинул ей стул: — Пожалуйста, садитесь же, госпожа Пальмер!

— Благодарю вас, — покачала головой Юлия: у нее ужасно устали и болели ноги.

— Пожалуйста! Вы не должны слишком много брать на себя.

Сидевшие вокруг клиенты поддержали его.

— Ну хорошо, так действительно будет удобнее, — согласилась Юлия и уступила просьбе.

Потом она потребовала от Нойнера объяснений.

— Зачем вы это сделали? Вы что, не знаете, что я могу садиться с клиентами только в том случае, если они сами выражают такое желание?

— Я ведь хотел сделать как лучше, — защищался он. — Вы действительно выглядели очень уставшей.

— Не морочьте мне голову! — прошипела она.

— Но мне показалось.

— Вы сознательно разрушаете мой образ!

— Какой же это образ?

— Образ здоровой, закаленной, оптимистично настроенной личности.

Он задумался.

— Я боюсь, вам это только кажется.

Конечно, Юлия знала, что уже не выглядела такой юной и свежей, как раньше. Однако Нойнер был первым, кто позволил себе обратить ее внимание на это. Больше всего ей хотелось сейчас дать ему пощечину.

— Здесь распоряжаюсь я, — заявила Юлия, — и если вы хоть раз еще вмешаетесь в мои дела, я отправлю вас домой, невзирая ни на «Про Фобис», ни на Элвиру Хаген.

Эта угроза подействовала таким образом, что теперь он стал заботиться о ней с преувеличенным вниманием. Он распахивал перед ней двери, прислуживал, если она выражала какое-то желание, и вскакивал, чтобы принести ей стакан сока. Юлия была бессильна против такой обезоруживающей наглости.

Когда же начали грузить коллекцию, которую в опечатанном виде надо было доставить в Цюрих, Нойнер попытался помешать ей поднимать или носить что-либо более или менее тяжелое, приговаривая:

— Нет, нет, это не для вас, госпожа Пальмер! — Или: — Нет, дайте это сделать мне!

Теперь, когда рядом не было ни манекенщиц, ни клиентов, Юлия позволила себе грубость.

— Черт возьми! Не смейте обращаться со мной как с фарфоровой куклой! Я здорова и полна сил.

— Моя дорогая госпожа Пальмер, — ответил Нойнер, — нисколько в этом не сомневаюсь. Но вы уж очень много берете на себя. Только от этого я и хотел вас предостеречь. Вы должны бы быть благодарны мне за все, а не рявкать на меня.

Юлия предпочла уступить, чем спорить с ним; она вынуждена была признать, что ей не удалось обуздать его наглость.

Еще никогда ей так не хотелось, чтобы поездка поскорее закончилась. Цюрих, Вена, Зальцбург — это все еще предстояло. Новая коллекция хорошо принималась, клиенты делали много заказов. Но радость Юлии от этого успеха была отравлена. Наглое поведение Нойнера становилось невыносимым для нее.