Юлия Снегова - Карнавал страсти

Стоило Насте почувствовать на своем плече тяжесть руки Дмитрия, как она тут же совершенно успокоилось. Как будто все сразу стало на свои места. Что может быть проще — гулять в обнимку с любимым мужчиной в майский день среди статуй и детей. Настя настолько расслабилась и осмелела, что положила Дмитрию голову на плечо, мельком подумав, что он, оказывается, не такой уж высокий.

Вдруг через несколько шагов он остановился.

— Настя! — как-то сдавленно, чуть ли не с мольбой, произнес он.

— Что? — опять испугалась она, но головы своей с его плеча не убрала.

— Я все, конечно, понимаю. Стихи, мечты, Летний сад, поэт Иванов. Вам семнадцать лет, это нормально. Но я-то тоже не железный.

— А вас никто и не просит быть железным, — попыталась прервать его тираду Настя.

— Нет, вы меня не понимаете. Вы просто не можете представить себя на моем месте. Каково мне, уже немолодому, побитому жизнью человеку, оставаться спокойным, когда юное милое создание смотрит на меня сияющими глазами, читает стихи, кладет, наконец, мне голову на плечо. Что я, по-вашему, должен делать?

— Поцеловать меня, — честно ответила Настя.

Дмитрий возмущенно посмотрел на нее, потом вздохнул еще более обреченно, чем раньше, осторожно повернул ее лицо к себе и последовал Настиному совету.

Это было как чудесный медленный танец, как сон, после которого целый день ходишь с ощущением счастья. Когда Дмитрий целовал ее, Насте казалось, что соединились не только их губы, но и сами они стали одним целым. Она была так поглощена новизной этого ощущения, что физическая сторона их первого поцелуя прошла как-то мимо нее.

Только через несколько мгновений, когда Дмитрий с трудом оторвался от ее губ, Настя подняла веки, заглянула в глубину его черных глаз и улыбнулась сквозь слезы. Дмитрий выглядел крайне смущенным.

— Какой ужас, — наконец произнес он и, заметив Настин изумленный взгляд, пояснил: — Вот видишь, до чего я дошел — целуюсь на улице. Только вчера я целый час втолковывал своему сыну, что публичные поцелуи — это крайнее проявление дурного тона. Что в них нет ничего, кроме вызова обществу, и что приличный человек на улице никогда целоваться не станет.

— Но теперь вы изменили свое мнение?

— Не знаю, все это какой-то бред. Слушай, — неожиданно взорвался он, — кто ты вообще такая, откуда приехала, зачем? Свалилась на мою голову с каких-то тверских небес… Я совершенно не готов…

— К чему?

— Ну ко всему этому. К прогулкам, поцелуям… Я уже не в том возрасте.

— А сколько вам лет?

— Тридцать шесть, — со вздохом произнес Дмитрий, — моему сыну — шестнадцать, тебе — семнадцать. Я тебе в отцы гожусь, меня в принципе можно упрятать за решетку за совращение несовершеннолетних.

— Но ведь ничего страшного не случилось. За поцелуи еще никого в тюрьму не сажали.

Незаметно они покинули Летний сад и направились через Марсово поле в сторону Инженерного замка. Настя осторожно взяла Дмитрия за руку, он не стал ей противиться.

— И все же ты не ответила ни на один из моих вопросов. Давай, расскажи мне о себе.

— Хорошо, — вздохнула Настя. — Мой дом в Твери, я там родилась, окончила школу, а теперь приехала в Питер, потому что давно об этом мечтала.

— А твоя семья?

— Мама работает продавщицей в универсаме, — очень бойко начала рассказывать Настя, испытывая прилив благодарности к Фариду за то, что он надоумил ее разработать «легенду», — отец — рабочий в железнодорожном депо. Но он с нами не живет уже пять лет.

— Пьет?

— Ну да. Еще у меня есть младший брат и старшая сестра. Сестра замужем, ждет ребенка. Все мы живем в одной квартире, тесно, шумно, настоящий сумасшедший дом. Мне очень захотелось побыть одной, отдохнуть от них, вот я и уехала.

— И к кому же ты поехала в Питер? У тебя здесь есть друзья?

— У меня был адрес одной девочки, я ее не застала. Но мне повезло. Я познакомилась на улице с Надей, она меня потом привела к Фариду. Ну а дальше вы знаете.

— Это все какой-то детский сад. Наверное, мне уже не понять такого отношения к жизни. Кстати, перестань говорить мне «вы». Иначе я буду чувствовать себя полным идиотом. Или набоковским Гумбертом. Гумберт и его Лолита. Впрочем, ты, наверное, не понимаешь, о чем я говорю.

— Почему? Я читала «Лолиту».

— Что это ты все читала? — опять взорвался Дмитрий. — Набокова читала, Георгия Иванова, которого уже вообще никто не помнит, читала. Не много ли для дочки продавщицы и алкоголика из депо? — вдруг он расхохотался. — Может быть, твой папаша станционный смотритель? «Повести Белкина» ты тоже, конечно, читала?