Тасмина Перри - Папины дочки

— Ты, наверное, хочешь переодеться к ужину? — спросил Нат, указав на лестницу, которая вела на второй этаж. — Буду ждать тебя.

Она кивнула и поднялась наверх, в спальню. Из окна открывался чудесный вид на деревеньку Межев, поблескивавшую огнями в серовато-синем сумеречном свете. Ночные тени уже ложились на белый снег горных склонов. Все это было восхитительно, как в сказке, но что-то беспокоило Камиллу, она чувствовала себя немного тревожно.

«Расслабься, женщина. Наслаждайся, — приказала она себе. — Все прекрасно. Ты что, не можешь позволить себе быть чуточку счастливой?»

Она села на край постели. В последние месяцы Камилла не раз задавала себе вопрос, что же все-таки связывает ее с Натом. Ее, ответственную и сознательную Камиллу Бэлкон, с распутным транжирой Натом Монтегю? И не могла ответить ничего определенного. В ее жизни было два любовника — Джереми Дэвис и Криспен Гамильтон. Оба были адвокатами, деловыми, трудолюбивыми и больше увлеченными карьерой, нежели Камиллой. Когда она встретила Ната, мир словно перевернулся и запылал. Он был прекрасным самцом, открывшим в ней женщину. И она была благодарна ему за это. Он научил ее чувствовать и отдаваться чувствам. И она не могла бы теперь отступиться от всего этого.

Камилла потянула молнию и расстегнула кожаную сумку. Любопытно, что же Нат положил туда для нее? Она осторожно вынула одежду и аккуратно, с детской тщательностью, разложила ее на постели. Два комплекта ее любимого белья — ну какой еще мужчина придумал бы взять их? Горнолыжный костюм, носки, пара кашемировых джемперов, ее лучшее черное платье от Кристиана Диора с открытой спиной, туфли… А это что? Пара крошечных черных трусиков, состоящих только из тонкой полоски пояса и кружевных полосок для бедер. Вот это было что-то новенькое.

Быстро приняв душ, она надела платье и, высушив волосы феном, оставила их распущенными. Обычно она очень умеренно пользовалась косметикой, но на этот раз положила румяна на щеки и подкрасила губы блеском. Взглянув на себя в зеркало, она подумала, не слишком ли официально вырядилась для ужина в шале. Но ведь это ее день рождения. За окном послышался звук отъезжавшей машины. Это уехала хозяйка шале, оставив гостей одних.

— Ну все, больше никого! — крикнул Нат с лестницы.

Она спустилась вниз, и он тут же вручил ей бокал с шампанским. Стол был накрыт на двоих у окна, за которым расстилался потрясающей красоты ландшафт, бокалы поблескивали в свете зажженных свечей.

— Не думала, что ты можешь быть таким романтичным, — сказала Камилла, опустившись на стул. Обычно их свидания редко проходили без посторонних, в самый неподходящий момент вваливалась толпа друзей Ната, и любовная аура разрушалась безвозвратно.

— Спасибо за оценку, — отозвался Нат, отправляясь на кухню, чтобы принести жаркое и овощи.

— Я прямо как официант, — проворчал он, расставив блюда и убрав со лба прядь волос, постоянно падавшую ему на лицо. — Я не хотел, чтобы хозяйка тут суетилась слишком долго, — пояснил он, открывая бутылку охлажденного вина. — Ну, с днем рождения, дорогая!

С минуту они сидели молча.

— Я люблю жаркое, — сказала Камилла, накладывая себе овощей.

— А я люблю тебя, — сказал Нат, глядя на нее сквозь поднятый бокал.

Камилла застыла с вилкой в руке. За полтора года их связи Нат еще ни разу не говорил, что любит ее. Порой он признавался, что она дорога ему, но это бывало тогда, когда он напивался, и Камилла не придавала этим словам никакого значения. В глубине души она ненавидела женскую манеру спрашивать партнера, любит он или нет. Ей казалось, что такие попытки вынудить мужчину признаться в своих чувствах унизительны.

Она глубоко вздохнула.

— Ты любишь меня? — переспросила она, точно боясь, что ослышалась. Ей даже хотелось рассмеяться в ответ, как будто Нат обронил удачную шутку, но слишком серьезное выражение его лица остановило ее.

— Ты меня восхищаешь, — признался он, отложив нож и вилку и пристально глядя ей в глаза. — Моя семья обожает тебя, и мои коллеги, и друзья.

Он подлил себе вина и в волнении крепко сжал бокал.

— Я знаю, что иногда бываю немного сумасшедшим, но это все из-за работы, из-за перенапряжения…

Камилла нервно крутила вилку, не зная, стоит ли говорить что-нибудь или лучше подождать.

— Ты меня успокаиваешь. Ты заставляешь меня образумиться. Мне уже тридцать четыре, я уже не могу позволить себе резвиться как прежде…

Камилла взяла бокал и выпила для храбрости. Что-то подсказывало ей, что постепенно этот разговор клонится в сторону, которая, возможно, была не очень желательна для нее.