Джиллиан Карр: Из жизни звезд

«И он принадлежит мне», — с гордостью подумала Моника.

Она посмотрела на захламленную гостиную и поморщилась. Аннет придет через час, чтобы навести порядок. Бедняжка Ева с таким трудом пыталась скрыть, насколько шокирована подобным хаосом. Конечно, любого другого она постеснялась бы принимать в таком беспорядке, но никто другой и не примчался бы по первому ее зову в столь ранний час.

Моника никогда не думала, что будет так дорожить дружбой с Евой.

«Она знает обо мне больше, чем кто-либо другой, кроме, может быть, Ричарда, — подумала Моника. — Интересно, что она сказала бы… что они оба сказали бы… если бы знали всю ее подноготную».

Им было известно, что графиня Моника Лизет де Шевалье росла, купаясь в роскоши и богатстве, пока ее легкомысленный отец не проиграл состояние в Монте-Карло, после чего сбежал с наследницей греческого владельца судоходной компании, оставив двадцатилетнюю дочь и красавицу-жену Мирей без наследства и в полном отчаянии. Моника и ее мать приехали в Соединенные Штаты, не имея ничего, кроме гордости да титула. Изящная и рафинированная графиня де Шевалье вернула потерянное, выйдя замуж за техасского нефтяного миллионера. Моника возненавидела своего отчима и преисполнилась решимости добиваться успеха собственными силами, не рассчитывая на любовь и состояние мужчин.

По общему мнению, она преуспела в своих начинаниях, первоначально как агент по скупке, затем как консультант фирмы и наконец как заведующая отделом мод журнала «Глэмор» и редактор-управляющий еженедельника «Семнадцать». Впоследствии она организовала собственное легендарное Агентство «Д’Арси», познакомившее мир со многими ныне знаменитыми моделями. А сейчас она бросила новый вызов: отказалась от поста президента агентства и возглавила журнал «Идеальная невеста», владельцем которого был ее жених.

«Звучит здорово, — подумала Моника, с удовольствием потягиваясь на диване. Немного фактов, немного вымысла. Вот так и создаются легенды… Вроде того, что моя мама — графиня де Шевалье, а не белошвейка его сиятельства. Интересно, что бы сказал Ричард, если бы узнал, как и за что я ненавижу Шенну?»

Шенна Мальгрю Ивз была составной частью ее прошлого, той частью, которую она никогда не забудет, до тех пор пока окончательно не сведет с ней счеты.

Телефонный звонок вернул Монику к действительности. Она повернулась к аппарату, моля Бога о том, чтобы это была Ана Кейтс.

«Боже, сделай так, чтобы она сказала «да»!

— Ева, bambina [2] Bambina — девочка ( ит. ). , ради Бога, где ты? Ты мой единственный луч света в этом проклятом тумане и слякоти! Я соскучился по тебе, — послышался воркующий голос Нико, когда она включила автоответчик. — Я соскучился по твоим глазам, которые вижу, просыпаясь утром… Соскучился по губам, по твоему телу… И где это ты можешь быть так рано утром? Ладно, я позвоню тебе после своей дневной деловой встречи. А ты, bambina, пожалуйста будь дома.

Из груди Евы вырвалось нечто среднее между смехом и стоном, и она отключила автоответчик. Если бы Нико был рядом с ней, а не за тридевять земель! Его воркование сводило ее с ума. Даже находясь на другом континенте, он был способен соблазнить ее. Блистательный итальянец. Ева представила, как он ждет, пока телефонистка соединит его с ней. Смуглый, мускулистый, экспансивный, с закатанными рукавами шелковой рубашки, он возбужденно проводит ладонью по волосам, вышагивая по комнате. У Нико торс греческого бога, душа поэта и руки мастерового. Даже сейчас ее тело тосковало по ним и стремилось к нему.

«Я тоже тоскую по тебе, любимый!»

Положив заказ на билет для полета на Конкорде среди флаконов, щеток и кремов, Ева разделась и стала продумывать, что ей необходимо взять с собой. Она прошлепала голая по пушистому ковру к солнечной комнате с застекленной дверью, где были настоящие джунгли из филодендронов и пальм, росших в фарфоровых горшках. Скользнув в подернутую легким паром ванну, Ева направила на себя сильную струю воды, задохнувшись от удовольствия. Тоненькие упругие струйки щекотали и массировали ее лицо. Ева чувствовала, как вода снимает и уносит напряжение.

Сейчас, при свете дня, все ее ночные страхи показались ей абсурдными. Она нагнулась за пушистым полотенцем — и оцепенела.

Зеленый конверт был едва виден за кроной пальмы. Но он был, он торчал среди листьев, и почерк, без сомнения, был тот же самый, что и в прошлый раз.

Ева села на край ванны. Он все-таки был здесь. А, может, он и сейчас здесь.