Ирина Меркина - Всё как есть

— Ты продала мой обед, — сказал я.

Нюша испуганно замерла на полуслове с раскрытым ртом.

— Ой-й-й… — произнесла она, когда снова обрела способность шевелить губами. — Абзац. А что же теперь делать? Это правда был твой обед? Коричневая миска с ободком, а в ней зернышки?

— Ну да, — ответила я. — Это был мой обед. Ты гений. Слетай-ка… Нет, я сама.

Пророщенная пшеница продается в любом супермаркете. Можно также взять горох, чечевицу, фасоль и прорастить на подоконнике. Жаль, мисочек осталось мало.

На следующий день миски с зернами шли нарасхват. Нюша профессиональным жестом встряхивала их, давая покупателям насладиться шелковистым шелестом, и важно объясняла:

— Этот талисман приносит в дом удачу, благополучие и здоровье. Действует, пока ростки не достигли двух сантиметров. Потом их можно положить в суп, купить у нас свежие и снова прорастить в том же сосуде. Всего за месяц атмосфера в доме очистится, самочувствие улучшится, уйдут ссоры и склоки…

Тут уж она несла отсебятину, про склоки я ее не инструктировала. Но пророщенное зерно, безусловно, полезно для здоровья, и если народ будет месяц жевать его с супом, то ничего плохого, кроме хорошего, от этого не случится. Самочувствие улучшится, а там, возможно, уйдут и ссоры. Только куда, интересно, они пойдут? К соседям, которые не покупали наших мисочек? Ведь по закону о сохранении энергии и материи ничто никуда и никогда не исчезает…

Тем временем, вопреки тому же закону, наши миски и зерна кончились. Предприимчивая Нюша пустила в ход расписные тарелки с петухами, недораспроданные под Новый год. И посягнула на чернослив, которым я отоварилась по дороге на работу, готовясь к долгому диетическому месяцу. В результате я опять оказалась без обеда и почти без ужина, зато магазин — с невиданной прибылью. Алена, наша вторая продавщица, работающая во второй половине дня, только покачала головой, когда Нюша второпях диктовала ей инструкцию по продаже новых талисманов. Алена очень серьезно ко всему относится и все время боится, что слишком вольное обращение с символами и амулетами навлечет на «Теремок» беду. Она уже несколько раз порывалась принести и повесить здесь какие-то специальные обереги для бизнеса, но я пресекала ее намерения. Главный талисман «Теремка» — его хозяйка, то есть я.

День без обеда — пустяки, дело житейское, сказал бы в меру упитанный господин Карлсон, если бы дома его ждали свежие сладкие плюшки. О плюшках я могла только мечтать, но дома у меня действительно было кое-что вкусненькое. Мюсли, любимая моя еда, которую я могу поглощать с утра до вечера! Овес, дробленую пшеницу и орехи с сухофруктами уважал еще Махатма Ганди. В нашей семье их ели задолго до того, как пакетики со съедобными опилками появились в гастрономах. Во времена моей бабушки они были известны еще как «французский салат» или «салат красоты», рецепт которого из эстонских и чешских женских журналов трепетно передавался из рук в руки. Редкий случай, когда полезный продукт может быть таким вкусным.

Мамина диета предписывала мюсли на ужин, что было просто спасением — после них совсем не хотелось есть, и ночью живот не урчал от голода.

Я залила вкуснятину водой из-под замоченных сухофруктов, добавила ложечку меда и приготовилась к райскому блаженству. Для полного кайфа нужно было найти по телику подходящую передачу: не слишком чернушную и не слишком слащавую. Я взяла пульт, и тут у меня, как всегда, зазвонил телефон.

— Але! — сказала я, наверное, более резко, чем следовало.

Трубка испуганно молчала.

— Але, — повторила я более терпеливо. — Я слушаю, говорите.

Говорить не хотели. Видно, не верили, что я слушаю. Правильно делали; я догадывалась, кто там молчит на другом конце провода, и действительно слушать его не желала. Вот не желала, и все. Отбой.

Я вернулась к столу в плохом настроении. Вечерний рай был потерян без всякой моей вины; если грехопадение и произошло, то очень, очень давно, и просто нечестно наказывать меня за него сегодня испорченным ужином.

Телефон зазвонил снова. Я подождала немного, надеясь, что ему надоест. Ему не надоело. Звонки прекратились на минуту и опять требовательно ворвались в тишину квартиры.

— Что ты трезвонишь? — тихо спросила я, взяв трубку.

— Кать, не отключайся, ладно? — жалобно сказал тусклый, почти бесполый голос. — Мне очень плохо.

— Это не ко мне, — отрезала я.

— Да-да. Ты прости. Знаешь, я решил завязать. Раз и навсегда. Ты мне поможешь?