Лада Лузина - Я - ведьма!

Я встала и поплелась за ней босиком, прижимая туфли к груди, сопровождаемая осуждающими взорами.

Уже у двери меня цапнул за руку какой-то донельзя возбужденный потный мужичонка и с живейшим интересом спросил:

— Девушка, что, правда мужчины не возбуждают?

— Чего на тебя нашло? — уныло поинтересовалась я, выйдя на крыльцо театра.

Я стояла на асфальте босиком, мысленно прощаясь с единственными чулками и сутулясь под любопытными взглядами прохожих.

Держа сигарету одними губами, Танька запрокинула голову и беспроблемно прошепелявила:

— Тык шпектакль был пашкудный. Надо ш было хоть как-те порежвиться… Пошкольку шпашение утопаючих — дело рук шамих утопаючих. Што шнова говолит о полежношти нарчищижма…

— Че ты прицепилась ко мне со своим нарциссизмом! Достать меня хочешь?

— Дула. — Она вытащила сигарету изо рта. — Я ж тебе добра желаю… Бросай своего Валерку на фиг.

Я нахохлилась — тема была запретной. Но в порыве хулиганского вдохновения Танька, не глядя, перепрыгнула много раз оговоренное табу.

— У вас с ним все равно ничего не получится!

— Это почему? — я рефлекторно приняла оборонительную позицию, хотя могла бы и сама привести в доказательство два десятка «потому!». Именно поэтому об этом не стоило заговаривать в принципе.

— Потому что вы с ним слишком похожи.

Такого выпада я не ожидала.

— Чем? — опешила я. — Он успешный, а я секретарша, он решительный, а я мямля, он бабский любимчик, а я…

Я замолчала, боясь довести себя до слез этой сравнительной характеристикой.

…Я невзрачная, серая мышка, замухрышка и неудачница. Если мужчина пристанет ко мне на улице, не нужно звать гаишника с «трубкой», чтобы определить: он безнадежно пьян. Иначе никогда не обратил бы на меня внимания. В глубине души я всегда считала себя недостойной яркого Валерки и поражалась, что он снизошел до связи со мной. Возможно, из-за этого и прощала ему все.

— Все равно вы два сапога пара, — прервала мое глубинное погружение в комплексы Танька. — Вас даже зовут одинаково: Валерий и Валерия. Ты ведь только представляешься Валечкой, только с виду такая тютя, а на самом деле упрямая как не знаю что… И Валерка твой это знает, оттого и бесится, что переломить тебя не может. Думаешь, он тебе изменяет?

— А разве нет? — удивилась я.

— Нет — он обороняется. Он боится, что, уступив тебе хоть на пядь, тут же окажется порабощенным. Боится потерять себя — тебя боится.

— Он меня боится? Ты шутишь?

— И правильно делает… Ты слишком властная.

— Я — властная? — Ее заявления не налезали ни на какую голову!

— Потому он все время сбегает, скандалит, ухлестывает за другими. Понимает: стоит ему остаться с тобой надолго — ловушка захлопнется. А бросить тебя все равно не может, потому что любит по-своему. А ты его нет!

— Это я его не люблю?!

Подобного абсурда я не предполагала услышать даже от Таньки!

— Ты… ты любишь не его, а себя в нем. Будь ты чуть более успешной и менее закомплексованной, ты бы стала такой, как он: самовлюбленной задавакой, которая всегда в центре внимания. Ты бы соблазняла мужчин только для того, чтобы помучить их. И объясняла Валерке, что флирт — это не измена и ты имеешь право поиграть…

— Ты хоть сама понимаешь, до чего сейчас договорилась?

— Я лишь повторяю твои собственные слова, — отрезала Танька.

— Я такого не говорила! — взвилась я.

— А кто сказал: «Я люблю его больше, чем себя, и ревную себя к нему»? Ты и злишься-то на Валеру вовсе не из-за его хронических измен. Ты не можешь простить себе измену с ним. Что он тебя у тебя увел! Что он такой, какой хочется быть тебе. Что это он мучает тебя, а не ты его!

— Заткнись!

Я была сыта по горло Танькиной домашней психоаналитикой. И то, что она предательски кинулась защищать Валерку, обвиняя меня во всех смертных грехах, было последней каплей.

— Я люблю его! Люблю, слышишь! — заорала я, стараясь опередить надвигающиеся слезы, прокричать ответ раньше, чем тупо и бессильно разрыдаюсь от непонимания и жалости к себе. — Я без него не могу! Когда его нет, мне кажется, что нет меня!

Мои слезы отрезвили ее.

Танька резко скомкала личину пофигистки и хулиганки и, швырнув недокуренную сигарету на асфальт и расплющив ее каблуком, стала грустной, обиженной.

— Ладно, прости, — примирительно пробубнила она. — Успокойся. Забудь все, что я сказала… Ты права, какая из тебя нарциссистка? Ты сама себя съешь и не подавишься.