Гейнц Зенкбейль - Любовь солдата Фреда

Что же в таком случае угнетало меня? Тоска по дому, тоска по Анжеле!

Я старался скрывать свою печаль от товарищей по комнате, от командиров, что мне удавалось, так как пока еще мы мало знали друг друга. Лишь однажды, в субботу, когда мы занимались уборкой комнат, один из моих товарищей попытался поговорить со мной по душам.

Я стоял на подоконнике и протирал оконные стекла. Вдруг кто-то окликнул меня:

— Эй, Фред, ты скоро кончишь?

Это был Петер Хоф, такой же солдат, как и я. И он и я были в учебном отделении унтер-офицера Виденхёфта. По профессии он был чертежником. Я случайно узнал это уже на второй день нашего пребывания здесь, когда он получал от старшины батареи задание написать крупным шрифтом для всех товарищей именные бирки. Потом эти бирки прикреплялись к кроватям, тумбочкам и к пирамидам для оружия.

Я поглядел вниз и сказал:

— Скоро, Петер.

— Ты не мог бы закончить побыстрее?

— Зачем?

— Пока ты не закончишь, я не смогу натирать пол!

Таким Петер Хоф был с самого начала: все старался сделать побыстрее. И, несмотря на это, любую работу он выполнял аккуратно. Даже там, где мне казалось, что все сделано, он всегда что-нибудь поправлял, будь то оборудование позиции, маскировка дота или рыхление граблями земли в спортивном городке батареи. Петер Хоф обладал и организаторскими способностями. Он проявил их уже в первую неделю нашего пребывания здесь: добился создания в учебной батарее бюро Союза свободной немецкой молодежи (ССНМ), секретарем которого избрали его самого.

— Влезай сюда и помоги мне, тогда я скорее кончу и потом помогу тебе.

— Подвинься, — попросил он и встал рядом со мной.

Внешне Петер был очень симпатичным. Тонкие черты лица, чуть выдающийся вперед подбородок, что говорило о силе воли и выдержке. Он настолько энергично тер газетой стекло, что от усердия его гладкие каштановые волосы растрепались. Неожиданно Петер спросил:

— Фред, почему ты всегда держишься в стороне?

— Такой уж у меня характер… — уклончиво ответил я.

— А-а-а.

— Что «а-а»? — спросил я.

— А я думал, что тебя гложет какая-то забота.

— Нет. Дома у меня все в порядке.

— А почему у тебя все время такой удрученный вид?

— С чего ты взял?

— В столовой ты всегда отсутствующим взглядом смотришь в тарелку, а в свободное время лежишь на кровати, уставившись в потолок. Я еще ни разу не слышал, чтобы ты смеялся.

— Я всегда такой, Петер. Такая уж у меня натура.

— Ну в таком случае ничего не поделаешь. А я решил, что у тебя горе.

Позже я понял, что дальше так продолжаться не может. Даже несмотря на горе, нельзя стоять в стороне от людей. И взял себя в руки.

После этого разговора мы с Петером Хофом сблизились. Позднее дружба с ним во многом помогла мне.

Согласно учебному плану инженерной подготовки мы отрабатывали тему «Отрывка одиночной стрелковой ячейки». Сразу же после завтрака наше отделение двинулось по намеченному маршруту. Стоял теплый день — первый после многих холодных, дождливых недель.

Мы остановились на небольшом, поросшем лесом холме.

— Вам дается пятьдесят минут для отрывки одиночной стрелковой ячейки, — сказал командир отделения унтер-офицер Виденхёфт.

Мы уже знали, что это время намного выше нормативного, но мы также знали, что унтер-офицер дал нам больше времени только потому, что мы еще неопытны. Все мы понимали, что в дальнейшем командир отделения постепенно будет уменьшать время до тех пор, пока мы не будем укладываться в норму, не снижая качества работы.

Расставив нас по склону, унтер-офицер приказал приступить к работе и включил секундомер.

Лежа на животе, я аккуратно срезал дерн и осторожно откладывал его в сторону. Потом начал углублять ячейку. Сначала шел белый песок, потом желтоватый; кое-где он был пронизан буроватыми жилками. После тридцатисантиметрового слоя глины я натолкнулся на гравий. Потом снова пошел желтоватый песок. Когда я нагибался, меня не было видно. В ячейке было прохладно, и я с удовольствием подольше побыл бы в этом положении, но времени не было. Я продолжал углубляться, вынимая и укладывая землю на бруствер.

— Осталось тридцать минут! — объявил унтер-офицер Виденхёфт. Он был от меня в третьей или четвертой ячейке. Несмотря на то что командир отделения тоже отрывал стрелковую ячейку, он успевал следить за нами.

— Рядовой Шлавинский! Не поднимайтесь так высоко!

На секунду я приподнялся и осмотрелся. Унтер-офицер Виденхёфт, закончив отрывку и маскировку своей ячейки, залез в нее, держа автомат в положении наготове. «Черт возьми, — подумал я, — а ведь он уложился вовремя! Прошло только двадцать пять минут, а он уже в боевой готовности!» Маленький Дач, в пяти метрах левее меня, тоже обогнал: он уже посыпал светлую землю темным песком и покрывал бруствер срезанным дерном.