Уинстон Грэхем - Фортуна-женщина. Барьеры

Случилось так, что фирма, занимающаяся страхованием кинобизнеса, с самой войны не поручала нам никаких дел, но до Майкла дошли слухи, что они недовольны нашими конкурентами, несмотря на то, что у тех были более низкие ставки.

Не могу сказать, что это был один из тех случаев, на которых я собаку съел или мы надеялись продемонстрировать свое превосходство. Так или иначе, после разговора с продюсером я отправился прямиком в отель ”Дорчестер”, где остановился любимец публики, и нашел его в обществе студийного врача и еще одного, который называл себя личным врачом мистера Хайбери.

Чарльз Хайбери вскружил головы двум континентам. Красивый, плотно сбитый мужчина под сорок, он, как правило, играл главные роли в приключенческих фильмах. Однако в жизни он выглядел далеко не блестяще. В то утро он не удосужился побриться; под одним глазом чернел огромный синяк. Накануне, вернувшись со студии, Хайбери потерял сознание и упал. Он жаловался на скверное самочувствие и постоянно капризничал, так что я поспешил покинуть его голубую спальню и, устроившись в уголке гостиной, начал делать записи. Личный врач объяснил, что у мистера Хайбери был нервный шок и он нуждается самое меньшее в трехнедельном отдыхе. Врач киностудии возражал: синяк нисколько не вредит его имиджу. Это мнение разделял Виктор Фостер, продюсер, и его было легко понять: расходы и без того на тридцать тысяч фунтов превысили смету, а исполнительница главной женской роли должна была через полтора месяца вернуться в Голливуд.

На другой день я поехал на студию, чтобы попытаться на месте решить, каким образом можно свести убытки к минимуму. Беда в том, что весь сюжет был закручен вокруг Хайбери; не было почти ни одной сцены, где бы не требовалось его присутствие.

На обратном пути я снова заглянул в ”Дорчестер”, но обошелся гостиной. Пока секретарь был занят с Самим, я любовался фотопортретом Дженет Вэл, кинозвезды и жены Чарльза Хайбери. Насколько я понял, в это время она находилась в Эдинбурге на съемках нового фильма. Потом я безо всякой задней мысли перешел к великолепному, стоявшему у окна секретеру эпохи Людовика Какого-то. На нем лежала открытая записная книжка Хайбери. Мне бросилась в глаза одна запись. В тот вечер, когда ему стало плохо, он должен был встретиться с неким мистером У. Кортом, Манкс-Крофт, Северо-западный район, восемь. Против этой записи стояла галочка. Но если встреча состоялась, значит, версия о том, что ему стало плохо сразу после возвращения со студии, не выдерживала критики.

В тот день я должен был встретиться со страховым агентом Чарльзом Робинсоном, симпатичным моложавым человеком с темными глазами. От него я узнал, что к ним тоже обращались в связи с этим случаем, но они отказались, потому что уже имели дело с Чарльзом Хайбери (точно в такой же ситуации), и фирма понесла значительные убытки.

Я отложил это дело на конец недели. Может быть, Хайбери быстро очухается, а если нет, то что мы можем сделать? Как заставить человека выйти на работу, если он болен? Остается надеяться, что он хоть сколько-нибудь дорожит своей репутацией.

В понедельник я должен был встретиться с Сарой и в душе благодарил эту историю с Хайбери за то, что она дала мне возможность отвлечься. В последний раз мы виделись наедине во время того катания верхом; с тех пор много воды утекло.

Я намного раньше времени явился в Ковент-Гарден и стал внимательно вглядываться в лица, чтобы не пропустить Сару. Какой-то бедолага продавал шнурки для ботинок; я купил пару, хотя и не нуждался в них. День стоял теплый; над городом висели тяжелые облака. На каменные плиты перед зданием Оперы начали падать первые крупные капли.

Я заметил Сару раньше, чем она меня. Она выбралась из такси и посмотрела на часы. Я поспешил навстречу.

— Привет! Как добрались?

— Прекрасно. Я боялась опоздать, — она улыбнулась, больше глазами, чем ртом, и это показалось мне хорошим признаком.

Едва мы успели занять свои места, как оркестранты начали настраивать инструменты. Наши места были сбоку, в нижнем ярусе. На Саре было алое шелковое платье, которого я еще не видел: наглухо застегнутое до самого горла, приталенное, с широкой, как у цыганки, юбкой.

— Кажется, это неплохие места. Вы как-то сказали…

— Вы запомнили?.. Да, я сказала, что, хотя отсюда не видишь сцену во всей глубине, зато, сидя сбоку, чувствуешь себя частью актерского ансамбля.

— Я с самого июля…

Тут я запнулся; Сара вопросительно посмотрела на меня.