Алина Феоктистова - Радуга в твоих ладонях

В окно барабанил дождь, струйки стекали по стеклу потоком, так что за окном уже ничего разобрать было невозможно.

— Мама, ну дай еще конфетку, нет, не эту, шоколадную, — уже неизвестно сколько времени, как казалось Ольге — бесконечность, ныл внизу Вадик.

— Сынуля, тебе нельзя так много шоколадных конфет, может быть диатез, — уговаривала его женщина.

Сосед-мужчина, забравшись на верхнюю полку, напротив Ольги, неотрывно смотрел на нее. Ольга почувствовала, что сейчас заплачет, и отвернулась к стене, чтобы он не видел ее слез.

«На меня и смотреть можно разве только от скуки в поезде, — думала она, вспоминая, как провожали Вику, и ей становилось еще хуже. — Как я могла ей поверить, оставить ее! Нельзя было этого делать».

Ольга вспоминала, как больно было расставаться с отцом, когда он уезжал. Она сама даже и не думала скрывать этого, ныла, как Вадик из-за конфет. Потом подумала, что, если бы Рита была мальчиком, как Вадик, все было бы иначе, мама бы ее тоже любила. Как-то друг отца отчитывал мать, и Ольга слышала их разговор.

— Пора уже встряхнуться, Катерина, — говорил он. — Не можешь забыть Игоря, не хочешь его предавать, это дело твое, но ты должна вернуться к жизни ради дочерей. У тебя остались они, утешься ими.

— Я, когда смотрю на них, все думаю, что в них нет ничего от него, они — это мое повторение, и в них то же сиротство, что и во мне. Вот если бы они были похожи на него… Или если бы у меня был сын, похожий на него… Да, лучше сын… Я бы думала, что это — продолжение Игоря, что в нем живет он… — сказала тоскливо мама. И собеседник, и Ольга поняли всю безнадежность ситуации.

Ольга плакала, стараясь делать это беззвучно, слушая стук колес, и шум дождя, и непрекращающееся нытье Вадика.

— Радуга, мама, смотри, радуга! — вдруг неожиданно оборвалось нытье, и в голосе Вадика послышалось искреннее восхищение.

Ольга вытерла слезы и повернулась, взглянула в окно. Оказалось, что дождь кончился, а она и не заметила.

Небо было синим, такое бывает в конце лета. Ветер разогнал тучи и облака, засияло солнце. Все за окном казалось свежим и умытым. А над Днепром раскинулась радуга с чистыми, яркими цветами. Ольга вдруг поразилась тому, как красив мир. И первая желтизна в зелени травы и деревьев, и первый багрянец лишь усугубляли эту красоту. И как цвета природы сочетаются с полосками радуги!..

«У меня все будет хорошо, — подумала Ольга. — И у меня, и у Риты». После слез на душе, как после дождя за окном, стало светло. Риту в случае чего не оставят в беде друзья отца, а Ольга приложит все усилия, чтобы как можно быстрее осуществить то, зачем она едет в Москву, оставив сестру.

— Скучаешь? — Около Ольги неожиданно появилась голова Вики. — Ревела, что ли? Ну ты даешь, подружка… А я… — Вика понизила голос до шепота, косясь на Олиного соседа, — а я зря брала билет в купе. Думала, пока еду, познакомлюсь с москвичом, на первое время, пока ничего лучше не найду, пригодится. А там одни командированные, и все наши, провинциальные. — Она опять посмотрела на мужчину с верхней полки, заговорила вслух, задорно засмеялась: — А ты видела, видела, как они из-за меня на вокзале подрались? А отец маме говорит: я ее в Москву не отпущу, она там наделает бед. Я даже испугалась, хорошо, мама вступилась. Как будто я виновата, что нравлюсь мужчинам… — Она опять расхохоталась.

— Красавица случайно не курит? — спросил мужчина, вынимая пачку «Мальборо».

— Курю, — с готовностью ответила Вика.

Он лихо спрыгнул с полки, и они ушли. «Красавица», — подумала Ольга, но без зависти и обиды. Они еще ехали вдоль Днепра, и арка радуги плыла впереди, поезд никак не мог поравняться с ней. «Надежда — мой компас земной, а удача — награда за смелость», — вспомнилась строка из песни, которую она пела вместе с отцом. Эта удаляющаяся радуга — не само счастье, надежда на него, его предсказание. Они не могут догнать ее, но она впереди, и поезд едет к ней, вперед, в будущее.

Мартовское солнце пробивалось сквозь плотно зашторенные окна аудитории ВГИКа, где шли занятия по актерскому мастерству студентов-первокурсников актерского отделения. От бурно начавшейся в этот год весны невозможно было никуда деться. И от любви тоже невозможно было никуда деться. И она исходила от двух людей, объединяя их, делая их одним целым. И сердца всех, кто смотрел на них, тоже плавились и таяли, как зимний лед за зашторенным окном, поддаваясь безумству первой вдруг вспыхнувшей любви.