Елена Ласкарева - Вся жизнь — игра

Никаких дел у нее нет, просто хочет, чтобы он понервничал. Хватается за первое попавшееся — стирку, например.

Он ждет. А что ему остается? Подходит к окну, теребит новые занавески. Кричит:

— Почему ты выбрала голубые?

— Да так, без всякой причины. — Ни слова о ребенке. Незачем ему знать.

Ожидание затягивается, и у него не выдерживают нервы. Он врывается в ванную, где Маргарита выгружает белье из стиральной машины. Пытается обнять, тычется носом в ее пышные волосы.

— Как от тебя хорошо пахнет, — шепчет Георгий.

Но она пренебрежительно отталкивает его мокрыми руками:

— Да, от меня замечательно пахнет. Стиральным порошком «Тайд»!

Тут, очень кстати, возвращаются братья, и Рита жалуется:

— Как он мне надоел, сил нет!

Борис и Глеб угрожающе закатывают рукава…

И братья действительно возвращаются. Только Георгия нет рядом. А каким реальным казался этот мираж.

— Послушай, Ритка, — спросил Борис. — Что это за два хмыря постоянно против подъезда ошиваются?

— Они нас раздражают, — сказал Глеб. — А тебя?

— Меня — тем более, — усмехнулась сестра.

Не зря поэт писал: «Моя милиция меня бережет». Распознали братишки непрошеных наблюдателей. Эх, Сергей Сергеевич, не слишком твои люди профессиональны, надо бы муштровать их тщательнее.

— Значит, даешь санкцию? — Братья одновременно поднялись и стали закатывать рукава — точно так, как только что мерещилось Маргарите.

— Санкцию на что?

— На небольшое воспитательное мероприятие.

— Даю. Не обязательно в письменной форме?

— Сгодится и в устной. А ты в окно гляди: обхохочешься.

С седьмого этажа было отлично видно, как два богатыря неспешно пересекли улицу и вдруг, абсолютно синхронно, резко повернулись к сыщикам: у каждого был свой объект.

Шпики не успели среагировать и были схвачены волосатыми ручищами серпуховских милиционеров.

Потом братья проделали следующее: быстрый самбистский приемчик — и вот уже парни зажаты у них меж коленей, так что головы торчат назад, а задницы выставлены вперед.

Близнецы, не торопясь и не напрягаясь, расстегнули пряжки своих брючных ремней и… прямо посреди улицы учинили шпикам хорошую, смачную порку.

Маргарита и вправду обхохоталась. Несмотря на шумозащитные рамы, ей чудилось, что она слышит как вопли наказанных, так и довольное покрякивание воспитателей.

Потом Борис и Глеб вернули несчастных в исходное вертикальное положение и устрашающе затопали на них ножищами, пугая, как малолеток:

— У-у! У! — пальцами показывали они «козу». Те стремглав кинулись прочь по улице. Правильно, уносите ноги! И доложите тому, кто вас подослал, что сюда лучше не соваться.

Братья возвратились, довольные собой:

— Ну как? Молодцы мы, Ритка, а?

— Молодцы, мальчики.

— То ли еще будет! Завтра. Жди. Доставим твоего суженого. Сморчка твоего ненаглядного.

— Как — завтра?

У Маргариты закружилась голова, затошнило, опять вернулся проклятый токсикоз.

— Раздобыли адресок. Телефона у него не имеется, так что получишь товар живьем.

— А если он не захочет с вами ехать?

Братья одновременно продемонстрировали бугристые бицепсы:

— Обижаешь, сестричка.

И они встали к плите: сегодня в домашнем меню значилась свежая щука в сметане.

За эту ночь Рита перемерила весь гардероб: ей необходимо было стать обворожительной, как никогда.

Натягивала и тут же отвергала одно платье за другим: то недостаточно нарядно, это стало тесновато, а третье — слишком парадное. Он не должен заподозрить, что к его встрече она специально готовилась.

Юбка кажется устаревшей, у блузки недостаточно низкое декольте. Может, вот этот комбинезончик? Он выгодно подчеркивает округлость фигуры.

И тут Рита представила себе, что… у нее даже в горле запершило от этого острого ощущения… что братья проявили деликатность и оставили их с Георгием в комнате вдвоем. И он прикасается к ее телу, а она прижимается к нему… А чертов комбинезон так долго снимать!

Нет, и этот наряд не годится.

Так и не найдя подходящего варианта она, утомленная, упала поперек кровати и уснула.

Не услышала, как Борис и Глеб собрались и ушли за ее ненаглядным живым «товаром».

… Георгий осторожно, едва касаясь, гладил ее лицо, волосы, плечо, бедро…

— Устала… Как ты устала… Спи, солнце мое, не хочу тебя будить.

— Я не сплю, — отвечала она, не просыпаясь. — Посиди со мной.

— Посижу.

— Не уйдешь?

— Не уйду.

— Ни сегодня, ни завтра?