Татьяна Поликарпова - Женщины в лесу

Так Питкин выбрал себе во враги белые с красным кеды. Других врагов у него не было. Киса он любил по-прежнему, видимо не считая белые кеды его родней или союзником.

Питкин долго не пел. Еще и потому сомневались, петух ли он. Обычно молодые петушки начинают рано пробовать голос, будучи на вид совсем щуплыми подростками. А Питкин выглядел молодцом, но ни разу не пробовал кукарекать. В общем-то, его можно было понять. Ведь он жил в таком дачном поселке, где люди проводят только летние месяцы и потому с ними приезжают лишь кошки да собаки. В поселке не было ни петушка, ни курочки. Питкин за всю свою жизнь не слышал пения петуха. Вот и подумайте, как петь, если ни разу не слышал песни, не видел, как это делается?

Питкин запел, повинуясь только инстинкту! Этот инстинкт велит всем петухам славить начало утра, приближение солнца — всему миру возвещать его приход. Петух — вестник солнца.

…Случилось это с Питкиным самым прекрасным утром июля, когда лето во всей своей красе: деревья переполнены листьями, в гнездах подрастают птенцы, в спелых травах тяжелеет земляника. А солнце щедро и неутомимо греет землю весь долгий день.

Эту красоту и щедрость наступающего дня вы сможете почувствовать всю разом, за один только вздох, в ранний час восхода солнца, если не поленитесь, конечно, и выйдете на крыльцо дачи.

Теперь представьте себе, как волновался в такое утро Питкин. Сколько непонятных чувств потрясли его, прежде чем из его горла вырвался первый крик, ему самому неведомый. Видимо, этот крик напугал самого певца: он поперхнулся, захлебнулся, не закончил, как полагается, песню плавной, нисходящей нотой. Но ведь недаром говорится — лиха беда начало… Питкин запел!

— Вы слышали?! Вы слышали?! — говорили друг другу родственники Питкина, проснувшиеся на даче. — Он запел!

— Ур-ра, Питкин! — еще звонче Питкина крикнул Кис. С каждым днем песня Питкина набирала силы, протяжности, красоты. Теперь поселок, где жили Питкин, Кис и Хозяйка, как и полагается каждому порядочному поселку на земле, приветствовал утро и солнце бодрым победным и радостным петушиным криком.

А уж когда Питкин отрастил себе пышный хвост и весь облик его стал несомненно петушиным, тогда, и только тогда, он позволил себе ухаживать за «дамами». Его «дамой» мог стать любой человек из тех, кого он хорошо знал: и Кис, и Хозяйка, и Бабушка, и Дедушка, и Тетя. Ухаживание, как и драка, шло строго по ритуалу, отработанному поколениями петухов: боком-боком, припадая на одну ногу и галантно распустив крыло, Питкин делал круг почета вокруг «дамы», прочиркивая концом крыла по земле и бормоча «комплименты» себе в атласный воротник. Но птичьи, петушиные обычаи уживались в нем с человеческими чувствами: он умел скучать в разлуке и радоваться встрече. Когда недели на две уехала Хозяйка, Питкин недоумевал: он обходил кусты и овраг за домом, забирался в комнаты, то и дело подходил к Кису и всматривался в него то одним, то другим глазом. Может быть, он думал, что вот сейчас рядом с Кисом очутится и Хозяйка? Ведь Питкин привык видеть их рядом — ее и Киса.

Когда она вернулась, Питкин был за домом, в кустах. Услышав ее голос — Хозяйка рассказывала Бабушке и Дедушке о поездке, — Питкин так ринулся к ней, что кусты затрещали, будто это не петух, а слон ломился сквозь чащу.

— Питкин! Надо же, а? Ты голос мой узнал, Питкин! — говорила Хозяйка, подхватив на руки своего питомца.

Она посадила его на садовую скамейку рядом с собой, и он принялся поклевывать цветочки на ее платье, словно невидимые пылинки снимал. Весь этот день он по пятам ходил за Хозяйкой, будто снова стал маленьким цыпленком.

А лето шло на убыль. Первого сентября полагалось съехать с дачи: дачу давали Хозяйке от ее работы только на три месяца. Что было делать с Питкиным? Везти его в городскую квартиру, где нет ни балкона, ни какой-либо кладовки, чтобы можно было устроить жилье петуху? Даже если бы все это и было!

«Ой-ё-е ёй!» — крутили головами Хозяйка, Бабушка и Дедушка, Тетя и Дядя, представив себе на минутку, как Питкин — пусть из кладовки, специальной клетки или с балкона, но ведь все равно в тесной городской квартире, среди скученных городских кварталов, — примется громовым голосом отбивать часы, начиная с двух пополуночи! «Что тогда будет с соседями и с нами самими?!» Да, как ни думай, с Питкиным приходилось расставаться… В это не хотелось верить, но разлука была неизбежной.

Кис с Дедушкой предложили отдать Питкина в цирк. Он не боится людей, любит разговаривать с ними, он красив — он может стать звездой арены! «Питкин — суперстар!» — восклицал Кис с воодушевлением.