Марина Юденич - Доля ангелов

Однако ж все утонуло в дикой злобе на город, не пожелавший расстелить красную дорожку, горожан, не обративших внимания на явление завоевателя, на меня — случайно подвернувшуюся под руку, влюбленную и оттого послушную, бессловесную дуру.

А еще — в пьяном угаре, грязной брани, тупом бормотании безнадежных забулдыг, которыми окружил себя, чтобы возместить горечь поражения, испытать знакомое чувство лидерства.

Теперь — надо полагать — действительно наступили перемены.

По крайней мере прикованный страхом к моей больничной койке Антон не пил и волей-неволей общался с людьми приличными, а если судить по бородатому громовержцу, так и вовсе неординарными.

И заговорил иначе — проснулось, ожило заложенное некогда в успешном провинциальном прошлом.

— Где мы сейчас? — следует наконец перевести разговор в конструктивное русло.

К тому же мне действительно интересно, кто он такой, этот богоподобный бородач со странным — похоже, грузинским — отчеством?

А главное — что, в конце концов, сталось со мной? Когда окончательно приду в себя и приду ли вообще? Когда смогу встать с постели? Если смогу…

На самом-то деле начинать следовало именно с этого.

Но так уж, видно, устроена моя психика — на первый план просочились иное.

А это — только теперь.

Антон немедленно улавливает перемену. Похоже, с облегчением.

Тон его меняется, лирические нотки затухают, на смену приходит странная интонация.

Деловитый восторг.

Именно так.

— О! Ты еще не знаешь, как тебе… то есть нам… повезло. Ну… В определенном смысле…

Он понимает, что сказал глупость.

А вернее — правду. Ту, однако, которую говорить не следовало.

Слишком цинично звучит сказанное.

Впрочем, некоторое время спустя я, безусловно, с ним соглашусь.

Нам действительно несказанно повезло.

Момент, когда наше общее с Антоном дело вдруг стало делом Антона, я помню с точностью до месяца, числа, дня недели и времени суток.

Однако ж это отнюдь не делает мне чести.

Что же касается событий, а вернее — тенденций, которые всего лишь выплеснулись наружу в известный момент, их-то как раз я — к своему стыду — проворонила.

Нельзя сказать, что не замечала вообще ничего, мирно плывя по течению успешного бизнеса, с привычной — уже! — ленцой пожиная плоды заслуженного успеха.

Отнюдь.

Были смутные тревоги, совершенно конкретные факты, известные из собственных источников.

Было, наконец, ясное, проверенное временем знание о том, что представляет собой Антон Полонский — муж и партнер на протяжении семнадцати лет.

Закономерен вопрос: зачем существовал так долго союз людей если и связанных между собой, то исключительно глубокой взаимной неприязнью?

И более того — ненавистью, давней, вязкой, привычной.

Или — во имя чего?

Разумеется, в разное время на разных этапах нашего совместного существования я задавалась этим вопросом множество раз — и всегда находила ответ.

Неутешительный, но очень простой.

Мы были нужны друг другу, и только вместе, объединенные застарелой ненавистью, способны были сотворить то, что сотворили в итоге, — успешное, процветающее дело.

Белок, наверное, может ненавидеть желток, заключенный в скорлупе одного яйца, или же оба, к примеру, люто возненавидят скорлупу, однако — как ни крути — обречены на совместное существование.

Иначе просто не может быть.

И точка.

У нас сложилась примерно та же ситуация.

Сначала я была необходимым условием успеха. И даже не я сама как таковая — стечение обстоятельств, подаривших именно мне участие посторонних людей.

О них, однако, речь впереди.

Потом моя роль перестала быть единственно главной, однако продолжала оставаться значимой.

Одной из главных — скажем так. И это будет справедливо.

Я была персонажем, без которого пьеса рассыпалась бы еще в первом акте, потому что именно я генерировала идеи, разыгрывала ситуации, расписывала варианты — то есть, собственно, создавала сюжет.

Однако должна признать — залогом позитивного развития стали тогда свойства Антоновой натуры.

Его потрясающее умение переступать через людей, а если в том была необходимость — шагать по головам, не разбирая, друг или враг стоит на пути.

Или человек незнакомый вовсе.

Его патологическое стремление — однако ж и умение тоже! — подчинять себе всякого, кто оказывался рядом, тем более в ком была некая, пусть и самая малая, потребность. Приманивать, прикармливать, незаметно подкладывая в лакомые куски беспощадный крючок.