София Григорова-Алиева - Я целую тебя в губы

Борис опять перечислил ему мои недостатки — ну, как я уже сказала, у меня нет ни красоты, ни ума; и в смысле всяких связей я бесперспективная, и при том еще я отношусь к третируемой категории населения, к «национальному меньшинству» (вот определение!)… Лазар сдвинул брови и ответил, что любит меня… Он и теперь всегда так сдвигает брови, когда ему что-то не нравится, а он не хочет или не имеет возможности открыто возразить…

Так вот Лазар ответил, что любит меня. Борис ему устроил то место в академии и мы с Лазаром поженились…

Дальше… Нет!.. Я не хочу все рассказывать… Он два раза принимал эти снотворные таблетки, и один раз хотел повеситься… Я как раз вовремя прибежала — он только подбородок себе ободрал… И с таблетками тогда, я ему палец совала в горло, чтобы рвота была…

Софи сказала, что он не хочет покончить с собой, просто хочет немного расслабиться, чтобы разрядка… Я так плакала из-за всего этого… Расслабиться, разрядка — вот чего он ищет в нашей рабской жизни…

Сейчас мне будет трудно рассказывать, потому что стало вдруг очень много и надо сделать какую-то последовательность… В основном все хорошо относились к Лазару, и если иногда и делали и говорили ему что-то плохое, то это так же, как всем другим; не то чтобы нарочно сделать ему гадость, а так просто, как все делают всем…

Прозвище «Профессор» было такое немножко вульгарное, очень простое прозвище… близкие друзья называли его двумя другими, более тонкими прозвищами: «Могол» и «ДАос»… А мне всегда казалось, что надо произносить «ДаОс»… В сущности, это было красиво: «Могол» и «Даос», и как-то действительно показывало эту силу красоты души и силу телесной красоты, и то, как они красиво и тонко, эти прекрасные силы, соединены в одном человеке…

Лазар имел тогда трех близких друзей. Значит, их было четверо… И я думаю, что это уже какой-то стандарт в подсознании, когда мальчики или совсем молодые юноши дружат по четыре человека, четверками такими; наверное, как-то бессознательно они ориентируются на четырех мушкетеров Дюма… Вот и этих юношей из ансамбля «Битлз» (правильно ли я написала название?), их тоже, кажется, было четверо…

После случилось так, что Георги совсем потерялся из виду, Лазар о нем и не вспомнит; ну, Борис — вы знаете, где; а Ибиш умер от инсульта… Я даже не знаю, где он работал… Кто-то Лазару сказал, что Ибиш умер, и помню эту тоскливую тревожность Лазара; я поняла, что его только одно мучает: то, что его сверстник умер, и, значит, и ему как будто бы грозит реальная смерть… И больше ничего… Кажется, никакой жалости Лазар не почувствовал… А прежде так улыбался, как будто жалел нежно всех и любил всех ласково…

А теперь я знаю, он болен тоской, такая серая тоска у него…

Но вот теперь у нашего Лазара Маленького, кажется, нет такой четверки… Заходят к нам мальчики, но мне как-то неловко разговаривать с ними подолгу. Вдруг я что-то скажу или сделаю не так, и моему сыну будет неприятно… Разговаривать с ними, как будто бы они во всем равны взрослым, — получится фальшиво; а так, как взрослые обычно говорят с детьми, — тоже неловко мне так…

Два мальчика — это действительно его близкие приятели… Их зовут Иван и Димитр. Я их сразу отличила: когда я спросила, как их зовут, они назвались полными именами, мне понравилось. Димитр — совсем беловолосый парнишка, будто из скандинавских кинофильмов, а Иван — немного заикается. Иван рисует, у него способности есть. Он приносит свои рисунки… Я потом заметила, что наша старшая девочка, когда рисует, подражает ему немного; а иногда и сильно подражает; я видела, как она рисовала улицу с одним деревом сбоку и машина едет… Но я не могу понять, какое удовлетворение может доставляться таким явным подражанием… Мне это не нравится, и я чувствую, как это мое неудовольствие отдаляет меня от моей девочки. Тогда мне становится так жаль ее; я подхожу, обнимаю ее за плечики, целую в головку, она тоже ласкается ко мне… Я хочу любить ее… Конечно, я люблю ее… Она все равно хорошая…

Когда Лазар Маленький простудился, эти мальчики приходили, у них были такие озабоченные лица… Помню, однажды вечером Лазар Большой их всех развлекал — рисовал какие-то смешные рисунки и карикатуры, рассказывал разное занимательное из истории… Он говорил немного нарочито-иронически, и голос его звучал так полнозвучно… Но обычно он занят работой, у него нет времени. Мальчики, если он войдет в комнату, здороваются, он им отвечает так мрачно, и отрешенно и немного протяжно… Они смотрят с видимым почтением на его мрачное лицо, сдвинутые темные брови и печальное и как-то странно диковатое и суровое выражение очень темных глаз… Глаза мальчиков невольно так чуточку вытаращиваются… Мне нравится, как они смотрят на Лазара, — значит, мой Лазар Маленький сумел им внушить почтение к своему отцу; впрочем, и к себе самому…