Елена Свиридова - Мне не забыть

Правда, перед ее отъездом мать сказала вдруг.

— Я не хочу, чтобы ты уезжала!

— Но почему?

— Не знаю… Просто я беспокоюсь за тебя, какое-то предчувствие, что ли…

— Но, мама, я взрослая и вполне самостоятельная, со мной ничего не случится!

Тогда Валерия не придала этому разговору особого значения… Они с матерью, впервые за долгое время, обнялись на прощание, и Лера отправилась на аэровокзал в приподнятом настроении, радуясь вновь обретенной теплоте отношений.

Она любила путешествовать и использовала каждую возможность уехать в другой город — на практику, в командировку, от любой самой захудалой газетенки, за любым материалом. Случалось так, что неразрешимые московские проблемы и безысходные ситуации на расстоянии начинали выглядеть совсем иначе… Каждый раз в незнакомом месте ее ждали встречи с новыми людьми, ей предстояло на какое-то время окунуться в чужую жизнь и отвлечься от своей. А жизнь ее, как вы, наверное, уже догадались, была далеко не райской. Поэтому она так стремилась из дома даже в самую глухую провинциальную дыру, где люди казались проще, отношения — естественнее. Эти поездки стали для нее главной отдушиной в жизни. Красивая девушка, тактичная и сдержанная, умеющая слушать, располагала к себе людей, они охотно поверяли ей свои тайны, делились своими переживаниями, и свое временное участие в судьбах других она воспринимала как нечто вполне естественное. Разочарования наступали потом, когда Лера привозила в Москву увлекательный и оригинальный, как ей казалось, материал, написанный живым языком, и отдавала редактору. Под жесткой редакторской рукой написанное ею становилось унылым, заурядным, стандартным, мертвым. После публикации, если таковая происходила, Лере бывало стыдно перед теми, о ком она писала, ведь она понимала, что берет на себя ответственность за этих людей, за их проблемы, их судьбы. Но чаще всего ее работы вообще не печатали, называя их непрофессиональными, слабыми, неудачными. Лера страдала от уязвленного самолюбия, зарекалась больше никуда не ездить, но проходило какое-то время, и все повторялось. Вот и теперь она сама придумала эту поездку на практику, и не куда-нибудь, а в Сибирь, где воздух — чище, нравы — проще, а люди, как ей казалось, лучше.

Юрген Грасс, впервые попавший в Россию по студенческому обмену, уже несколько дней пребывал в состоянии дурмана. Группу молодых ребят из Гамбургской киношколы принимали так, словно это официальная правительственная делегация. Они целыми днями осматривали достопримечательности советской столицы, ведомые энергичным гидом-переводчиком женского пола. Женщина-гид напоминала Юргену робота, отрабатывающего заложенную в него программу, и он, будучи жертвой этой программы, непрерывно крутил головой в разные стороны, разглядывая то стены древнего Кремля, то колонны Большого театра, то монументальные высотные здания с остроконечными шпилями, увенчанными гигантскими звездами. Конечно, все это было интересно и необычно, но передохнуть не давали ни на секунду. И Зигфрид, и Хайнц, и даже неутомимый Вернер непрерывно зевали, и только Клаус, никогда не расстававшийся с кинокамерой, невозмутимо снимал все, что ему разрешали снимать.

Глядя в окно интуристовского автобуса, Юрген размышлял о том, что загадочная страна, о которой он столько слышал от родителей и в которую так стремился, представлялась ему по рассказам и книгам совсем не такой. Здесь было много показухи, которая раздражала, попрактиковаться в русском языке, на изучение которого он потратил несколько лет, пока не удавалось из-за излишне бдительного гида. В то же время Юргена не покидало ощущение, что настоящую Россию ему еще предстоит узнать, и он с нетерпением ждал этого. На следующее утро немцам предстоял длительный перелет в один из городов отдаленной, глухой Сибири, и там Юрген надеялся наконец увидеть настоящую Россию.

Вечер в опере доконал его окончательно. Он любил и понимал музыку, но грандиозные батальные сцены, громкие арии на знакомом, но трудно понимаемом в исполнении певцов русском языке оглушили Юргена. Он устал от напряжения и предпочел бы сейчас провести вечер в каком-нибудь уютном кафе, потанцевать с хорошенькой девушкой, выпить вкусного пива. Но он понимал, что люди, принимавшие в своей стране иностранцев, пусть даже студентов, старались показать им то, что считалось у них национальной гордостью, и потому терпел, вежливо улыбался, скрывая зевоту…