Наталья Калинина - Яд в крови

И Маша произнесла длинную тираду на родном ей русском языке, в которой не оказалось ни одного пристойного слова.

Лила подхватила Томми на руки и заявила, уже стоя на пороге:

— Ты пожалеешь об этом, артистка. Я заставлю тебя проглотить каждое твое слово и заесть моим дерьмом.

Она с силой хлопнула входной дверью, и Маша услыхала, как взревел мотор отъезжающего автомобиля.

— Все, — выдохнула она и рухнула на диван.

— Что с тобой, девочка моя? — Аделина опустилась перед Машей на колени и стала целовать ей руки. — Эта стерва больше не посмеет сюда прийти. Сичилиано сочинит бумагу шерифу, и ее вышлют из нашего города. Сичилиано большой мастер сочинять всякие…

— И вы молчали. — Маша потянулась к пачке с сигаретами на столике и жадно закурила.

— Мы думали, ты знаешь. Разве ты не слыхала, что говорили Сичилиано, Массимо да и Роза? Они тебе так и говорили — смотри за Франко. А ты их не слушала. Ты сама, девочка, виновата. Разве можно мужчине волю давать? Да если бы я дала волю своему Джельсомино, он бы обрюхатил половину шлюх Нью-Орлеана. Я за ним по всем барам и пиццериям с кинжалом бегала. Детей, бывало, запру в доме, а сама в обход.

— Он же меня так любил, — вырвалось у Маши. — Он все время говорил мне о том, как любит меня.

— Он тебя очень любит, девочка. Да и как можно тебя не любить? Пусть бы он только попробовал, и мы с отцом… Не плачь, доченька, не плачь. — Лицо Аделины жалко сморщилось, задрожали губы, на белый воротник блузки закапали крупные слезы. — Ты только не бросай нас, девочка. Ты его побей, сильно побей. Хочешь, я тебе помогу? И Джельсомино поможет — он всегда твою сторону возьмет. Еще когда говорила я Франко — брось ты эту шлюху, брось!

Маша, шатаясь, вышла в коридор. Возле лестницы столкнулась с Лючией.

— Помоги мне собрать чемодан, — сказала она. — Я улетаю завтра в Лос-Анджелес.

— Но ведь ты собиралась отдохнуть перед Катаньей…

— Откуда ты взяла, что я устала? Лючия, прошу тебя, позаботься о Лиз.

— Ты вернешься? Мария, скажи: ты вернешься? — плаксивым голосом спрашивала Лючия.

— Да. Ведь ничего особенного не случилось, правда? — Маша словно слышала себя со стороны. — Все мужья изменяют своим женам. Потому что любви в жизни нет. Она только в музыке.

Он лежал с закрытыми глазами, но видел внутренним взором каждое ее движение. Вот она вошла в комнату, неслышно ступая босыми ногами по чистым крашеным половицам, подошла к окну, отодвинула краешек занавески и выглянула во двор.

Толя приоткрыл правый глаз. Нонна стояла к нему спиной. Он видел темные очертания ее крепкой ладной фигуры, рассыпавшиеся по плечам гладкие волосы. За окном шел дождь, мерно шелестя по крыше погреба, покрытой блестящим оцинкованным железом. В комнате пахло дымом от сосновых поленьев — Нонна успела растопить печь и наверняка уже поставила варить картошку. Он потянулся и сладко зевнул. Она быстро повернула голову.

— Не спишь?

— Иди сюда, — шепотом сказал он.

Нонна быстро вылезла из халата, который упал возле ее ног, переступила через него и шагнула к постели. Он видел, как колыхнулись ее высокие груди. Она откинула одеяло и, ощупав жадным взглядом его обнаженное тело, быстро легла рядом. От нее пахло парным молоком и сеном, шершавые крепкие ладони заскользили по его груди, животу, пробуждая желание.

— Бабушке ночью было плохо, — прошептала Нонна, горячо и прерывисто дыша ему в ухо. — Я сделала ей укол камфоры. Знаешь, нужно смастерить такой стул с дыркой, чтобы она могла ходить на двор в своей комнате. Она вчера упала…

— Сделаем. — Толя закрыл глаза и простонал — пальцы Нонны коснулись основания его пениса, заскользили ниже, нежно и уверенно массируя его потихоньку наливающуюся силой плоть. Он расставил ноги и напряг ягодицы.

— Не делай так — тебе это вредно, — прошептала она. — Я сама. Лежи тихо.

Она проворно села в кровати, наклонила голову, и Толя почувствовал, как кончик его пениса обволокло что-то теплое и влажное. Длинные волосы Нонны щекотали живот, низ которого захлестнула горячая волна полуболи-полунаслаждения.

— Я хочу, чтобы тебе тоже было хорошо… — Вдруг он тоненько всхлипнул и заскрипел зубами — его пенис уже был весь во рту Нонны. — Мне так… так… приятно, — прерывисто шептал он.

Он почувствовал, как взмок от пота, и тут же, не удержавшись, выплеснул закипевшее семя.

Нонна свернулась калачиком у него в ногах и затихла. Толя дышал ртом — он чувствовал себя обессиленным после каждого оргазма. Нонна говорила, это последствия менингита. Она убеждала его, что со временем все пройдет.