Наталья Калинина - Яд в крови

— Если хотите, я могу переписать дом на вас, — вдруг сказала Маша. — Думаю, Ян не будет возражать.

— Не надо сейчас об этом. И вообще… — Толя замолчал, продолжая энергично трясти головой.

— А я считаю, эту проблему следует решить как можно скорей, — неожиданно горячо возразила Таисия Никитична. — Маша всегда может приехать и жить у нас сколько угодно. И не только она, а все ее семейство. А вот дом… Ты же, внучек, построил его своими руками.

— Хорошо. Я перепишу его на Толю. Завтра же. Это нужно было сделать давным-давно, но мне как-то и в голову не приходило, что это может иметь какое-то значение.

Маша встала и решительным шагом направилась в спальню. Она вытряхнула содержимое старой кожаной сумки прямо на кровать и стала разбирать его дрожащими от волнения руками. Ее белокурый локон в конверте, на котором рукой Устиньи написано: «1957 год, 12 июня», крохотная, с загнутым уголком, фотография маленького мальчика. На обороте надпись по-польски, и тоже рукой Устиньи: «Ян Франтишек Ковальский, 1942 год, 27 апреля», письма отца к матери, перевязанные шерстяной красной ниткой, еще какие-то бумаги, ленточки, носовой платок с инициалами «А К», вышитыми гладью…

Внезапно ее внимание привлекла визитная карточка. Она выделялась из поблекших реликвий прошлого своей современной яркой белизной. Маша взяла ее в руки и, прочитав написанную на ней фамилию, медленно опустилась на пол. Это была визитная карточка ее отца, Анджея Ковальского, с адресом его нью-йоркской квартиры и номером телефона.

Дима сидел за рулем своего светло-бежевого «универсала», который отец подарил ему на день рождения. Накрапывал дождь, и на улицах было скользко, но Дима не любил ни при какой погоде ползти черепашьим шагом, предпочитая ему «третью космическую скорость». Определенное количество нулей в номерном знаке предупреждало гаишников о том, что с водителем данного транспортного средства лучше не связываться, иначе в мгновение ока можно превратиться, к примеру, из капитана в младшего лейтенанта. Безнаказанность воодушевляла Диму на все новые и новые подвиги, и он в любое время года, дня и ночи жал на всю железку, заставляя даже бывалых московских таксистов уступать ему дорогу.

Он лихо свернул с улицы Горького в Брюсовский, едва не протаранил мусорный бак возле «Балалайки», чертыхнулся, свернул направо, налево, еще направо и угодил правой фарой в бампер длинного серебристого «мерса», который какой-то кретин поставил чуть ли не посередине дороги. Раздался мерзкий скрежет металла и оглушительный осколочный звон. Дима матюгнулся и, не глуша мотора, выскочил из машины с тем, чтоб по-свойски разобраться с владельцем серебристой штуковины. Он бесстрашно открыл рот, собираясь обозвать его для начала идиотом и педерастом (на точно таком же «мерсе» ездил брежневский сынок, на которого у Димы давно был зуб, поэтому нетрудно представить энтузиазм, с которым он собирался накинуться на владельца злополучной машины), но вдруг увидел перед собой приятеля по игрищам настоящих мужчин, которого звали не то Олегом, не то Игорем. У этого Олега не то Игоря, моментально вспомнил Дима, был между ног не пистолет, а настоящая царь-пушка.

Приятели обменялись крепким рукопожатием.

— Чепуха, — сказал Дима, кивая головой на свою разбитую вдребезги фару. — Починят фраеры. Но это дело необходимо спрыснуть. Ты что тут делаешь в засаде?

— Так, одну птичку караулю, — постарался как можно небрежней ответить Игорь.

— Тогда пошли в мой холостяцкий вертеп, а птичка никуда не денется — сама к тебе прилетит. Старик, ты не представляешь, как я рад тебя видеть.

Игорь, разумеется, знать ничего не знал о семейном положении Димы — участникам игрищ для настоящих мужчин и в голову бы не пришло задавать друг другу столь скучные и пошлые вопросы. Сейчас Игорь с удовольствием принял предложение приятеля, ибо чувствовал интуитивно, что эта девушка сегодня уже не появится. Так почему бы не напиться с горя с тем же Васей, Петей или как там его?..

В обсаженном молодыми елочками доме из желтоватого кирпича жили исключительно сильные мира сего и их отпрыски. Впрочем, и в тех самых игрищах участвовали только они — исключение делалось лишь для дам-актрис, ибо женщин этой романтично-сексуальной профессии жаловали даже монархи и прочая знать всех времен и народов, если только они не были педрилами. И Дима был одним из этих сильных мира — чей-то сынок или внук, а может, и то, и другое. Это тоже не имело для Игоря никакого значения.