Тревога и сомнение отразились в красивых широко расставленных глазах архангела.
— Ты знаешь… мне кажется, наоборот, что я совершаю свой первый эгоистический поступок. Подумай-ка, мне никогда раньше не приходилось выбирать то, что мне больше по душе. Вот так уехать, работать рядом с Каррином, вот что я предпочла бы, если бы у меня был выбор. Я тебе очень благодарна за… Я надеюсь, что смогу отдать тебе долг.
— Как это великодушно, — сказала с горечью Алиса. — И особенно так любезно. Параграф седьмой кодекса закутка…
— …«Все принадлежащее тебе принадлежит мне, и все, что принадлежит мне, принадлежит и тебе», — продолжала Коломба. — Текст, впрочем, следует пересмотреть. Можешь ли ты себе представить, что Бизута дарит мне своего Буттеми?
— А я забираю себе Баляби? Да, текст надо пересмотреть. Тебе будет трудно, Коломба…
Она протянула руку и с удовольствием коснулась волос Коломбы, которые, будучи гладкими и влажными, по мнению Алисы, становились мягкими, как бок лошади.
— …Это сложнее, чем просто сожительство. А в самом деле, почему ты не стала любовницей Баляби?
— Не знаю, — ответила Коломба. — Я боялась, что это все усложнит.
— И тебе не хочется стать ею?
Коломба тряхнула головой, и волосы упали ей на лицо.
— Иногда мне кажется, что хочу, иногда, что нет.
— Он тебя когда-нибудь просил стать ею?
— Да, — ответила Коломба смущенно. — Только в последнее время, как тебе известно, он уже меньше думает об этом, к тому же у нас нет крова для подобного рода встреч, нет холостяцкой квартиры.
— А эта, — сказала Алиса, хлопая ладонью по старому дивану.
Возмущенная Коломба резко привстала.
— В закутке! — воскликнула она. — Заниматься этим в закутке! Да я лучше на всю жизнь постригусь в монахини! Наш закуток столь чист, — сказала она неожиданно с благоговением.
Она не закончила, покраснела и засмеялась, чтобы скрыть свое смущение.
— Алиса, если мы, Баляби и я, останемся вместе… Получился бы у нас прочный союз?
Она смеялась, но ее глаза были полны растерянности и мучительного неведения.
— Да, очень прочный, — глубокомысленно заявила Алиса. — Союз высшего класса, какой ты можешь только себе представить.
— Я тебе верю, — поспешно сказала Коломба, — но если наоборот, когда мы будем там, Каррин…
— …превратится в сатира? И это тоже будет очень хорошо.
— А…
Коломба раздумывала, покручивая перед носом самой длинной прядью волос, спадавшей с ее лба.
— Но как ты можешь объяснить, что две таких противоположных возможности могут привести к одинаково счастливому результату?
— Чушь, — сказала Алиса. — От таких проблем можно полысеть. Подвинься немного, и давай спать. Ну и денек!
Коломба снова закашляла, раздавила последнюю сигарету и придвинулась к спинке дивана. Алиса погасила лампу, легла, согнув немного колени. Две длинные ноги в мужской пижаме пристроились к ее ногам, и почти тотчас же она услышала ровное дыхание уснувшей сестры.
В приоткрытое окно проникали с улицы резкие непонятные звуки и тусклый свет. Квадрат этого света отражался на застекленной части потолка. Мягкие и прохладные волосы сползли со лба Коломбы на затылок Алисы, которая от этого прикосновения была готова заплакать слезами благодарности. «А когда она уедет? А когда они обе уедут?..»
Присутствие сестры не напоминало ей о супружеской жизни. Будучи замужем за Мишелем, она, кроме часов любви, спала раздельно с ним. Иногда засыпая случайно около Мишеля, она забывала, где находится, и обращалась к кому-то из сестер: «Подвинься, Коломба… Бизута, который час?..» Но в родном закутке, когда большая женская рука ложилась на ее тело, Алиса никогда не произносила: «Оставь меня, Мишель».
Смутная картина, навеянная страхом потерять все то, что связывало четырех сестер, оказавшихся без матери, не давала ей уснуть. «Вернуться сюда… Остаться здесь. Почистить и привести в порядок их старое любимое жилье. Для меня одной? Нет, для них также. Возможно, они вернутся. Возможно, мне не придется ждать их долго. А может быть, я буду ждать здесь кого-нибудь другого». Она с негодованием отвергла это последнее предположение, любую мысль о присутствии незнакомого мужчины. Лежа на согнутой руке, она поддерживала ладонью свою голую грудь, которая и в тридцать лет сохранила девичью форму. Она с недоверием изгнала из своих мыслей стыдливость, свойственную вдовам. Внезапный ливень, принесший с собой запах пруда, успокоил ее, и она заснула, думая, что не сможет уснуть.
Читать дальше