Арман Делафер - Проще не бывает

К счастью, был мертвый сезон (вот дурацкий каламбур!) и служащие почти пустого отеля привязались к Лори и Бьянке. Горничные помогали мне, присматривая за детьми в те часы, когда я навещала Жака. Портье охотно развлекали Лори. Мир вовсе не так жесток и равнодушен, как мне казалось ещё совсем недавно, а в недолгом общении с другими людьми есть своя прелесть. Вот только ежевечерние визиты в больницу к Жаку становились все более и более тяжелыми.

Жак все ещё был в коме и лежал в отдельной палате, опутанный всевозможными трубками и проводами. Я разговаривала с ним, словно он мог слышать меня, а потом, в слезах, уходила в гостиницу. В больнице мне отдали одежду Жака, и в первую ночь я надела его голубую рубашку в пятнах засохшей крови. Это был мой последний любовный обряд - из длинной череды тех, которые мы совершали вместе с Жаком. Это опять была кровь - я никуда не могла от неё деться.

Невозможно описать то, что я чувствовала в те долгие дни. Я столько лет провела в добровольном заключении, столько лет ничего не делала - и вдруг оказалась вовлеченной в самую гущу драматических событий. Меня словно кто-то втолкнул в самое настоящее преступление, а я молчаливо подчинилась невидимому насилию.

Смерть, убийство... Они настигли меня, хотя я всегда предпочитала роль жертвы. Впрочем, я ведь выжила, погибли Марк и Жак. Один потому, что я его не хотела, другой потому, что я слишком хотела его. Фактически я убила их обоих - теперь, пожалуй, можно в этом признаться.

Она могла бы избежать бессонных ночей и мучительных раздумий о прошлом, настоящем и будущем: врачи настоятельно рекомендовали ей принимать снотворное и успокоительное. Но Жанна, словно в виде искупления, решила до дна испить эту горькую чашу: смерть и исчезновение любви. Она понимала, что любовь не будет длиться вечно, и хотела испытать все её проявления, последние судороги, агонию - какой бы мучительной она ни оказалась. Сохранять верность мертвому она даже и не думала: верность нужна живым, мертвым совершенно безразлично, что чувствуют оставленные ими навсегда люди, как ведут себя, о чем мечтают.

В конце концов, любовь не имеет того значения, которое принято ей придавать: это всего лишь одна из разновидностей помешательства. Особая форма душевного заболевания. Жак, к тому же, умирал слишком медленно, и это придавало печали о нем оттенок какой-то рутины. А то, что связывало их с Жаком, начинало казаться нелепым и даже смешным. Клятвы, прикосновения, объятия, ожидание, пустые разговоры, автомобильные поездки... Кому все это было нужно? Во что они так безрассудно играли?

Играли?! В мозгу Жанны словно вспыхнул яркий свет, и она поняла, что их роман был всего лишь имитацией подлинного чувства. Кукольные страсти в запущенном кукольном доме. И ради этого они поставили под угрозу свои жизни и жизнь детей? Стоило ли платить такую цену за несколько поцелуев? Как она вообще могла довериться этому незнакомцу?

Возможно, она сама станет для Жака чужой, если только он когда-нибудь очнется. Жанна вспоминала все, что ей приходилось слышать или читать об утрате памяти после мозговой травмы, о том, что люди, долго пролежавшие в коме, подчас не узнавали самых близких людей или просто впадали в детство, плакали и звали маму. Жак тоже может очнуться и позвать маму, а когда над ним склонится лицо Жанны... Нет, лучше оставить его сейчас, забыть все прежде, чем он ничего не вспомнит.

А что, собственно, вспоминать? Семь месяцев, когда он урывками бывал с нею? Уж скорее он вспомнит те семь лет, которые прожил с Люси. Ее ласки, её заботу, а не те мимолетные минуты физического наслаждения, которые связывали его с Жанной. Впрочем, кто знает? Прожила же она несколько лет с Марком, но воспоминания о нем вызывают в ней лишь раздражение и досаду. Воспоминания о муже, отце её детей.

Воспоминания... Жанна вспомнила, как из раны на голове Жака капала кровь, пачкая брезент носилок, и её замутило. Даже если он выживет и не забудет её, это зрелище его крови никогда не сотрется из её памяти. Придется звонить Люси, а потом сделать над собой усилие, вернуться в Париж и попытаться продолжать жить. Ради детей. Для неё самой жизнь потеряла всякий смысл.

Жанна решительно встала с постели и отправилась в ванную. Ей нужно было заснуть, чтобы утром со свежей головой начать осуществление своего плана. Она проглотила две таблетки снотворного и запила их прямо из-под крана теплой, отдающей хлоркой водой. Потом снова легла, ожидая, что сон обрушится на нее, как снежная лавина. Но ничего не произошло, только мысли приняли гораздо более четкое направление.