Линда Миллер - Рыцари

Наконец, когда Глориана почувствовала, как затихают отклики страсти внутри нее, Дэйн поднялся с кровати и погасил все лампы, кроме одной. В темноте он нашел кровать, споткнувшись несколько раз и выругавшись. Он лег, не сказав ни слова.

- Дэйн?

Он повернулся на другой бок, готовясь ко сну.

- М-м?

- А как же ты?

Дэйн что-то пробормотал, но Глориана не поняла его слов, а только догадалась, что это какое-то изощренное ругательство.

- Спи, Глориана, - сказал он.

Она глубоко, удовлетворенно вздохнула.

- О, я-то усну, но все же я беспокоюсь о тебе.

- Не надо, - Голос Дэйна звучал отстраненно, будто между ними ничего не произошло. - Половину своей жизни я был солдатом и пережил куда более тяжелые испытания, чем этой ночью.

Глориана смотрела вверх, в темноту.

- Прости меня, Дэйн, - пробормотала она. - Я думала только о своих желаниях, мне и в голову не пришло, что это причинит тебе страдания.

Кенбрук вновь выругался и придвинулся к ней, скрипнув пружинами.

- Честь - тяжкий груз. Но в том, что касается вас, леди Глориана, я буду честен во что бы то ни стало. А теперь, если в тебе осталась хоть капля милосердия, перестань мучить меня, напоминая о том, чего не было, и засыпай!

Глориана была еще совсем неопытна, несмотря на все удовольствия этой ночи. Но инстинкт безошибочно подсказал ей, что Дэйна можно было бы соблазнить, просто прижавшись к нему, поцеловав или дотронувшись.

Но Глориана тоже хотела быть честной. Без ее разрешения Дэйн ни за что не притронулся бы к ней. По каким-то причинам Кенбрук не хотел подтверждать их союз. Это разрывало Глориане сердце, но тем не менее она уважала его желания. Его тело принадлежало ему одному, и он имел право распоряжаться им по своему усмотрению.

- Тогда спокойной ночи, - сказала она. - И спасибо.

Он громко и зло даже не простонал, а прорычал.

- Что я такого сказала? - спросила немного уязвленная Глориана.

Кенбрук ничего не ответил. Он встал с кровати и принялся шарить в темноте, очевидно, разыскивая одежду. Он на что-то натыкался, спотыкался, и время от времени Глориана слышала его сдавленное ругательство.

Она боролась с желанием рассмеяться - ее состояние напоминало истерику, ведь их положение отнюдь не выглядело забавным. Они были пленниками, и неизвестно, сколько им еще придется просидеть взаперти.

- Что ты делаешь? - спросила она, когда смогла наконец говорить. Теперь ее душил не смех, а слезы. Но она скорее бы выбросилась в окно, чем снова расплакалась в присутствии Дэйна.

Он не ответил, но Глориана услышала, как он снял крышку с кувшина с вином. Она вздохнула, устроилась поудобнее и закрыла глаза.

В предрассветный час Кенбрук наконец вернулся. Он улегся в кровать полностью одетым и до утра спал беспробудным сном.

На следующее утро, проснувшись, Глориана села на кровати, натянув одеяло до подбородка. В окна башни лился яркий солнечный свет, заполняя комнату жидким золотом. В свете дня комната уже не казалась мрачной темницей, а скорее напоминала хорошо меблированные покои замка. Было заметно, что комнате постарались придать жилой вид.

В комнате было несколько жаровен и достаточно угля для их растопки, много еды и питья, чистая вода. Гарет или Элейна позаботились даже об одежде: в углу стояли сундуки с ворохом одежды. Паутина отовсюду была сметена, а на полу лежали свежие тростниковые циновки.

Кенбрук лежал на животе рядом с Глорианой. Его спина вздымалась и опускалась, дыхание было ровным, что говорило о глубоком сне. Глориана наклонилась к нему и осмотрела рану у него на затылке, которая уже почти зажила, потом поднялась и на цыпочках подошла к разрисованному занавесу.

За ним, как она и ожидала, скрывался туалет, то есть простой горшок. Потом она оделась, умылась водой из тазика, стоящего возле кровати. Кенбрук пошевелился и, проснувшись наконец, приподнялся на локте.

- Так, значит, это все-таки явь, а не кошмарный сон, - разочарованно протянул он.

- Да, - подтвердила Глориана, вытирая полотенцем лицо и руки. Сейчас она испытывала смущение и неловкость по поводу того, как провела эту ночь.

- Итак, - продолжила она, пытаясь сохранить достоинство, - конец нашему перемирию.

Кенбрук с трудом приподнялся на кровати, положив руку на ноющий затылок.

- Не испытывай мое терпение, женщина, - предупредил он. - В утренние часы, да еще оказавшись в такой дурацкой ситуации, я за себя не ручаюсь.

С противоположного берега озера донесся чистый, хрустальный перезвон колоколов.