Бэтси Нант - Все реки текут - 2

Но у Мэг не было никакой надежды. Гарри считал ее, четырнадцатилетнюю уже, всего лишь маленькой девочкой и всем своим поведением подчеркивал это. Он никак не хотел видеть пылкую любовь девушки, а Мэг не хотела расставаться с надеждой, она была уверена, что когда-нибудь он ответит ей взаимностью.

Но случилось иначе.

Как потом Мэг старалась забыть ту фразу, сказанную Гарри, когда они рыбачили на лодке: «Я тебя не люблю и не полюблю никогда!» Он сказал это раздраженно, даже с ненавистью. А она тогда рыдала, и сердце ее разрывалось от отчаяния, от того, что она любит его, и он здесь, рядом, с удочкой в руке, и он может обнять ее и поцеловать; но он сказал то, чего она боялась больше всего.

— Не говори так, Гарри, не говори! — воскликнула тогда Мэг.

— Я ничего не могу поделать, Мэг. Внутри я как старик… — лишь ответил Гарри, отвернувшись от нее.

Но она продолжала любить его, любить после этих слов, любить и потом, когда он уехал с фермы. И никогда она никому не расскажет о Гарри. Чувство к нему превратилось в душе Мэг в потаенный, тщательно скрываемый огонек, которым она согревалась, лишь вспоминала, что она до сих пор любит его.

Без Гарри, который уехал в город, дом миссис Мелвилл сразу стал чужим для Мэг, и она с радостью вернулась на пароход к Дели, братьям, больному отцу.

Мэг старалась узнать, куда уехал Гарри, но след его затерялся. Она смогла только узнать, что Гарри взял билет на пароход, отправлявшийся из Порт-Аделаиды. Но куда уходил пароход, куда направился этот взрослый и молчаливый фронтовик — никто не мог сказать. Не знала этого и миссис Мелвилл…

Мэг стала покупать газеты и читать статьи и воспоминания очевидцев о войне; она поначалу надеялась, что в какой-нибудь газете прочтет воспоминания Гарри или хотя бы упоминание о нем, но тщетно. Мэг перестала покупать газеты и выискивать страшные очерки о чудовищном варварстве немцев и героизме английских и американских солдат. Но надежду, что когда-нибудь они все равно с Гарри встретятся, она не потеряла…

— Спасибо, что ты пришла, Мэг, — тихо сказала Дели, все так же стоя спиной к дочери и глядя в окно.

— Мне все понравилось, — начала Мэг, кашлянув. — С мистером Чапменом мы выбрали место, оно тебе понравится, понравилось бы и ему… На краю кладбища, возле трех молодых эвкалиптов. Правда, запросили дорого, сорок фунтов за могилу, — быстро заговорила Мэг, словно боясь, что Дели может ее прервать и попросить не рассказывать о столь грустных вещах.

— Да, это ужасно дорого, — сказала Дели, повернувшись к дочери. Ее всю передернуло внутри. Она тут же вспомнила три детских могилы в Эчуке, неподалеку от их большого дома, куда она с тетей Эстер, дядей Чарльзом и Адамом переехала после Кьяндры. Дяде Чарльзу наконец повезло, и он нашел нечто похожее на золотую жилу, которую тут же продал.

Три детских могилы… Три молодых красных эвкалипта: один эвкалипт — это Адам, второй — Брентон, третье деревце — ее последний умерший ребенок: девочка, родившаяся умственно неполноценной.

И в смерти этого младенца — да, она виновата. Виновата уже хотя бы тем, что желала этой смерти. Виновата, несмотря на то что доктор говорил, что младенцы с таким пороком практически не доживают до пятилетнего возраста. Виновата…

А четвертого деревца нет. Хотя есть в ее жизни четвертая потеря — ее первенец, мальчик, которого она даже не видела. Он родился мертвым, он даже не жил. Значит, не было и смерти как таковой, если он совсем не жил вне тела Дели.

«А четвертого деревца нет. Значит, я не виновата в смерти первенца, не виновата, несмотря на то что мало о нем, неродившемся, думала, все больше о Брентоне — что делать, я была тогда слишком молода! — но, значит, не виновата», — подумала Дели и сама себе удивилась: почему она связала эти три деревца на кладбище в Марри-Бридж с ушедшими из жизни ее близкими, родными, любимыми? Их гораздо больше, чем эти символические три эвкалипта на краю кладбища. А тетя Эстер, в страшных мучениях скончавшаяся от рака, а дядя Чарльз! А Чарли Макбин!.. А… А…

«Ах, что за наваждение!» — подумала Дели и слегка мотнула головой, словно молодой бычок, у которого чешутся пробивающиеся рожки и он мотает головой. Она хотела отогнать назойливые мысли, собраться и выслушать наконец Мэг.

— Я думаю, там ему будет хорошо, — наконец сказала Дели рассеянно.

Она подошла к Мэг и, положив ей руки на плечи, заглянула дочери в глаза:

— Милая моя, тебе очень было это… неприятно?