Вера Копейко - Прощай, пасьянс

— Избранника? — Она вспыхнула. — Но его…

— Его пока нет рядом. Да, пока нет, — повторила Севастьяна, — нет возле тебя. Но он уже есть. Он давно родился на свет и ждет тебя.

— Как я его узнаю?

— Кровь подскажет.

— Кровь?

— Да. Когда ты его увидишь, то кровь, которая течет из твоего сердца, ринется обратно в сердце и оно зайдется. Тебе покажется, что сердце остановилось. Значит, это он.

— А откуда ты знаешь? — Глаза настоящей Лизы тоже излучали зеленый свет, но он был более сдержанный. — Ведь ты…

— Нашла и потеряла, — бросила Севастьяна.

— Но как? Почему? Ты никогда нам раньше не рассказывала.

— Это моя тайна.

— А ты можешь раскинуть пасьянс?

Севастьяна пристально смотрела на беременную сестру. Так кто же это на самом-то деле? Велико было искушение раскинуть карты и спросить их… Но она посмотрела прямо в глаза ей и сказала:

— Нет, Мария. Я раскинула тебе его в прошлую весну. Он сошелся.

Ни один мускул не дрогнул на лицах сестер. Как хорошо держатся, похвалила Севастьяна. Так могут держаться только женщины, которых соединяет любовь. А не только рождение в одной утробе.

— А самовар-то наш заскучал. Кому чаю? — спросила хозяйка.

— Всем! — отозвались сестры.

Праздник продолжался.

Весь следующий день Мария и Лиза спали. Они пришли в себя только к вечеру. Севастьяна не отпустила их домой, и они остались.

Сейчас Мария стояла возле окна и всматривалась в густеющий сад. Он дышал весной, как все живое способно ею дышать. Это дыхание окутало кусты и деревья, мир за садом, который скрылся в вечернем тумане.

Она прикрыла глаза — если туман теперь повсюду, нечего даже стараться разглядеть хоть что-нибудь. Но, к своей великой радости, Мария увидела под прикрытыми глазами Федора, она так явственно увидела его, что глаза ее распахнулись.

И видение, а это было всего лишь видение, тотчас пропало. Она снова торопливо опустила ресницы, стремясь догнать и удержать желанное видение.

Ей удалось.

Мария увидела Федора на палубе бригантины, на боку которой мастер по заказу мужа вывел синим цветом «Моя ласточка». Паруса были полны ветра, судно беспрепятственно скользило по невысоким волнам далекого моря. Федор стоял, опершись на поручень, и смотрел на воду. Вода была тяжелая на вид, какой всегда кажется морская вода на глубине. Белая рубаха пузырилась на нем под стать парусу, ветерок поддувал под нее и гладил спину Федора.

Как Мария хотела бы вместо ветерка погладить эту спину, запустить руки под рубашку мужа и нежно ласкать гладкую кожу. Ее ладони уже соскучились по этому теплу.

Мария почувствовала, что больше нет сил воображать желаемое. Ожидаемое. Скоро ли, скоро ли все свершится? Скоро ли он вернется?

Она сама себе отвечала: скоро. Уже скоро.

Мария открыла глаза и уставилась в туман. Теперь даже его густая пелена не мешала видеть то, что она хотела видеть.

От глубокого вздоха грудь поднялась высоко, словно и ее грудь, а не только Лизина, пополнела от беременности. Она положила руку себе на живот. Скоро появится на свет ребенок. Его ребенок. Их ребенок.

Мария то и дело пыталась представить себе неведомого человека, будет он похож на Федора или на них?

Впервые в жизни она так остро ощутила себя половинкой, а не целым существом. Но половинкой не Лизы, а мужа… Только стараниями обоих получается дитя. Она старается.

— Ты как? — спросила Лиза, подходя к ней. — Хочешь? — Она взяла руку сестры и положила себе на живот. — Какой живчик, твой сын. Чувствуешь?

— Сын?

— Конечно. — Лиза отметила, как спокойно приняла сестра «твой». Она лишь заметила — сын. — Кто еще может так пинаться? Думаешь, Федор сомневается, что у него будет сын?

Сердце Марии забилось, словно птица, пойманная в сети беспощадным птицеловом, который ловит и продает певчих птичек любителям. Но забилось оно оттого, что она внезапно увидела Лизу той ночью рядом с Федором, на их с ним постели. Надо же, сейчас, столько месяцев спустя, она допустила до себя это видение, о котором запретила себе думать, отплакав той ночью.

Лиза тоже вспомнила ту ночь, но по-своему. Она до сих пор удивлялась, что когда легла на супружескую перину Финогеновых, вместо жара почувствовала ледяной холод, будто опустилась на ледник, слегка прикрытый соломой. На тот, что в амбаре, в котором хранится масло и мясо все лето.

Она лежала, как охлажденный кусок мяса, а биение сердца заглушало все звуки в доме. Даже если бы кто-то выстрелил у самого уха из револьвера, она бы не услышала, потому что кровь пульсировала в висках с неистовой силой.