Вера Копейко - Прощай, пасьянс

Сестры не отрывали глаз от птицы. Господи, думала Мария, какой маленький, и веса-то два фунта в нем, не больше! А какова сила духа!

Внезапно она повернулась к Лизе, тоненькой, слабой на вид… О Господи, ну конечно же! Сила духа им обеим заменяет силу тела. Поэтому они смогут одарить Федора тем, чего он так жаждет.

Никодим следил за соколом и краем глаза — за сестрами. Было в них что-то особенное сейчас, будто они смотрели на сокола с надеждой. Но чего им-то не хватает? Чего недостает? У них есть все, им можно только позавидовать. Но… всем не хватает чего-то. Он это знал. Ему самому, его соколу. Вся жизнь в том и состоит, вывел для себя Никодим, чтобы гнаться за тем, чего у тебя нет.

Вот его сокола разве кто-то станет осуждать за то, что он сейчас побьет в схватке голубя? Он природой приспособлен для того. Напротив, если бы не победил, тогда надо его осуждать.

Никодим взял его двухнедельным птенцом, выкормил и выучил. От Ясного пошел целый выводок соколов, лучших ловчих птиц на всем севере. С ними охотились, как в прежние времена, на зайцев, которых множество в этих местах.

Никодим следил не отрываясь, как воспаряет ввысь Ясный. Точек на небе стало две, вот-вот произойдет схватка.

Кружась, полетели вниз сизые перья… В лучах солнца они играли разными цветами. Радугу напоминали они ему или северное сияние, которые одинаково завораживают человека.

Безмолвный бой над полем, покрытым ошмотьями прошлогоднего льна. Безмолвный бой птиц — он всегда ведется ради человека, чего-то жаждущего для себя — золота или удачи.

Они упали вместе. Бездыханный голубь замер в крепких когтях Ясного. Никодим подошел, наклонился. Подбежали сестры и уставились удивленно на голубя. К его лапке было что-то привязано.

— П-письмо? — выдохнула Мария.

— Письмо? — повторила Лиза.

— Письмо, — подтвердил Никодим. — Сейчас узнаем, кому оно написано. Теперь оно все равно наше, прочитаем…

Он снял его со все еще теплой лапки птицы и держал в руке. Он хотел продолжить свою мысль о том, что всякое письмо в голубиных лапах обычно не бывает простым и случайным…

— Погодите! Постойте! — услышали они крик и обернулись.

Севастьяна бежала через поле, сорвав шляпу, которую трепал в ее руке ветер, пытаясь вырвать и унести с собой неведомо куда. Ленты развевались.

— Я знаю, чей это голубь… — Она тяжело дышала. — Никодим, дай мне письмо.

Он протянул ей письмо.

— Ты прямо сама как сокол. Налетела на нас… Подавай ей добычу. — Он засмеялся. — Ладно, бери, тебе будет.

Севастьяна протянула руку и взяла письмо.

Вот оно, письмо, о котором рассказала ей Анна. Она примчалась к ней на рассвете с такой новостью, от которой у Севастьяны волосы встали дыбом. Ее ночные мучительные мысли как будто стали явью. Страхи вернулись, они не были теперь густым месивом догадок, но обрели угрожающую ясность и стройность.

— Вот спасибо так спасибо, Никодим! — горячо благодарила она, пряча письмо в карман юбки.

— Севастьяна, можно подумать, что письмо — тебе, — засмеялась Мария.

— Мне, мне и есть. — Потом решительным тоном добавила: — Ясному мое большое спасибо. — Она посмотрела в сторону сокола, который наслаждался победой. Перья летели по ветру в разные стороны. — Я хочу одарить его, — сказала она и вынула из кармана ассигнацию, давно припасенную для подобного случая.

— Чем же ты его хочешь одарить? — поинтересовался Никодим.

— Ты сам разберешься, — махнула Севастьяна рукой. — Ты лучше знаешь его вкусы, — сказала она, засовывая поглубже в карман черной юбки бесценное письмо. — Я хочу, чтобы вы оба остались довольны.

— Ох, Севастьяна, ты что-то поймала такое… — Никодим качал головой, разворачивая деньги.

— То самое, что мне сейчас нужнее всего. Да не только мне. Потом расскажу. — Она подмигнула Никодиму, зная, как он к ней относится. По-особенному.

Севастьяна посмотрела на сестер.

— А теперь пошли со мной. Есть разговор.

Женщины простились с Никодимом, оставив его наедине с Ясным.

Сестры смотрели на необычно бледное лицо Севастьяны, на ее непокрытую голову.

— Сейчас мы пойдем к вам домой, — говорила она. — Вы соберете вещи и все поедем ко мне.

— Куда-а? — хором спросили они. — Зачем?

— Затем, что так надо.

Две пары зеленых глаз замерли на Севастьяне. Они требовали объяснения. Но она не собиралась ничего объяснять.

— Тебе про это написали в письме? — насмешливо спросила одна.

— Ага. Скорее, скорее.

Они молча и поспешно дошли до дома.