Вера Копейко - Прощай, пасьянс

Может ли такое быть, что отец так неистово любил Павла потому, что тот ни капли на него не похож? Нельзя же все время смотреться в зеркало. Это утомительно.

Отец рассказывал китайскую легенду о волшебном зеркале. Будто есть такое, в котором отражается не только облик человека, но и все невидимые простому глазу пороки. Был один правитель, который заставлял своих наложниц смотреться в зеркало, и тех, у кого было неспокойное сердце или разлита желчь, он убивал. Вот и отец словно опасался увидеть в нем, Федоре, который был его копией, что-то, чего не хотел видеть в себе самом.

Вспоминая о торжестве, которое они ожидали в толпе зевак возле собора, Федор снова увидел народ, желавший лицезреть того, кто, совершив государственный переворот, пришел к власти.

Были там и гости из дальних стран, были богатые зеваки, которые занимались в своей жизни тем, что совершали путешествия по миру, желая развеять скуку и насытить взоры. Были и торговые люди, вроде них с отцом и братом Павлом, не лишенные любопытства. Причем любопытство это не назовешь праздным — от того, кто на самом верху в любой стране, зависит удача коммерсанта.

Федор стоял рядом с отцом и братом Павлом, самым младшим в семье, баловнем и любимцем. Поначалу они собирались ехать в Париж вдвоем с отцом, но уже перед самым отъездом батюшка объявил:

— Возьмем его с собой, Федор. Пускай у него пораньше откроются глаза, пускай увидит, что мир тянется дальше вятских лесов. — Павел поднял личико вверх и засмеялся, Федор до сих пор помнит тот самодовольный смех брата. — Пускай знает, для чего ему нужно зарабатывать деньги. Тем более что ему, самому младшему, мало полагается по наследству. — Отец вздохнул и покачал головой. — Вот ведь как мой батюшка завещал — старшему все, а младшему — гулькин нос. И ведь ослушаться не могу, веришь ли?

Федор кивнул. Еще бы не верить. Крепкий человек был его дедушка. Своенравный. Его хорошо помнят в Лальске. Это дедовыми стараниями украшен город церквами, нет такого места в их крае, где чуть ли не на каждой улице высится по храму. Верил дед, что благодать, которая исходит с небес, должна иметь свой дом, чтобы через него сойти к людям.

Город Лальск процветал не первый век, а люди настолько поверили в свою силу, что первыми из северных мест отравились к таким дальним берегам, имя которых и произнести-то боязно. А-ме-ри-ка! Дошли… Более того — вернулись.

— Батюшка, я уже видал кусочек мира… — проговорил Павел, пропустив мимо ушей все, что касалось ожидающего несчастья — трудиться самому ради собственного благополучия. Пока что Павел жил как у Христа за пазухой. Он хорош собой, так хорош, словно все самые красивые черты рода Финогеновых сошлись в: нем. Ангел, да и только.

— Ты про Питер и Москву? — снисходительно усмехнулся отец. — Что ж, верно. Только варварские все это места. — Он скривил полные губы. — Ты увидишь Париж. — Он вздохнул, его могучая грудь поднялась, распирая белоснежную рубаху. Федор взглянул на нее и понял, кто подарил отцу эту рубаху. Севастьяна, кто ж еще… С тех пор как умерла их матушка, Севастьяна перестала таиться. Впрочем, она и раньше не слишком утруждала себя, так, для отвода глаз. Хотя весь город знает, кем она приходится Степану Финогенову.

Но Федор ничего не имел против этой женщины. Умна, хороша собой, смела. Муж есть, но опять-таки весь город считает его недостойным такой женщины. Может, он и сам так считает, потому и запил. Они разъехались, но не развелись.

Голос отца отвлек его от мыслей об отцовской любовнице.

— Увидишь мир, тогда поймешь, почему людям хочется денег. Больших денег. Только с ними весь мир — твой. Верно, Федор?

Федор неопределенно улыбнулся и пожал плечами.

— Не говори мне, сын, что ты едешь в Париж только ради товара.

— Да нет, батюшка. Любопытное место этот Париж. Вина там достойные.

— Еще бы нет! — фыркнул отец. — Я-то думал прежде, что лучше нашего напитка, сам знаешь какого, — он хохотнул, — на свете нет ничего. А потом, когда понюхал да попробовал на вкус французские нектары, то, скажу я тебе… — Он зажмурился, вытянул губы, приложил к ним пальцы, собранные в щепотку, и поцеловал. — Да ладно, чего рассказывать словами. Сам пробовал и еще попробуешь. На сей раз мы привезем бургундское в обмен на наши меха. Хорошо идет оно в России в наши дни. Люди наконец-то распробовали, что в жизни есть хорошего.

Федор кивал, а отец продолжал говорить, причем, похоже, говорил он больше самому себе, чем сыну: