Вера Копейко - Прощай, пасьянс

— А ты… как думаешь ты? — прошептала Мария, чувствуя, что его подбородок уткнулся ей в темя.

— У нашей любви нет берегов и нет границ, Мария. Мы готовы на все ради друг друга. Ты веришь?

Она шумно выдохнула, ее рот искривился в печальной улыбке, потом улыбка переменилась, уголки губ поднялись, и она сама ощутила, что ее лицо порозовело, глаза засияли зеленоватым светом.

— Правда. На все, — прошептала она и резко повернулась в его объятиях. Теперь она была к Федору лицом. — Я верю! Я готова на все, что поможет не потерять нашего с тобой счастья.

— И я — на все.

Он прижал ее к себе. Ее ушко приникло к его груди, обтянутой полотняной серой рубахой, она улавливала ровное биение мужского сердца. Так бьется сердце уверенного в себе человека.

Мария чувствовала, как успокаивается сама, и теперь ее собственное сердце пыталось биться в унисон с его.

— Поверь, Бог даст нам то, чего мы оба так желаем. — Широкая ладонь Федора накрыла ее затылок. — Ах, какие густые у тебя волосы, Мария. Какие они роскошные. — Потом он перешел на шепот и добавил: — Как я рад, что твою косу расплели ради меня.

Она закрыла глаза и еще крепче вжалась ему в грудь. Она тоже рада этому, потому что чувствует его любовь к ней. Прошло то время, когда она мучительно спрашивала себя, не совершила ли она обмана, не сказав ему о своей тайне. Она ведь знала, что обещает ее тайна им обоим… какую беду. Но он хотел ее любви, а она — его любви. К тому же Мария и представить себе не могла, что скрывается в завещании его отца. Насколько тесно оно связано с ее тайной. Как будто старый Финогенов знал…

Федор все крепче обнимал жену, беспрестанно благодаря Господа за то, что именно ее вложил он ему в объятия. Федор хорошо знал, кого батюшка прочил своему старшему сыну в жены. И если бы вышло по его, то наверняка и завещание составил бы по-иному. Впрочем, не обязательно, одернул себя Федор. У отца всегда было свое на уме. Но, может, его воля была бы не такой жестокосердной? Да что теперь об этом думать… Спасибо отцу, что никак не противился его браку с Марией Добросельской.

— Мы, Финогеновы, — говорил Степан Финогенов, — разбираемся в любви. — Он подмигнул сыну. — Но мы хорошо знаем, что такое обязанности перед своим родом. — В его больших серых, выцветших за многие годы глазах читались напряжение и угроза.

С тех самых пор он думал, как этой угрозы избежать…

Федор вдыхал аромат волос своей жены, свежий и чистый, будто сейчас не начальная пора весны, а роскошное лето и он косит сено на лугу за речкой Лалой. И при каждом взмахе остро отточенной косы падают рядами ромашки, пушистые белесые метелки таволги, дикая мята… Кажется ему, что они с Марией снова лежат на свежескошенной траве, а над ними синее-пресинее небо и туча ласточек. Если не знать, в чем дело, то можно подумать, будто птицы беспричинно носятся друг за другом.

— Не-ет, — объяснял он Марии, которая так и подумала, — это они своих птенцов учат летать. Ишь, гоняют, как Сидорову козу, иначе как они сумеют долететь до теплых краев на зиму? — Как же волновалось его сердце, когда он наблюдал за птицами. — Вот и мы с тобой будем так же учить своих детей.

— Чтобы они… улетели от нас? — тихо спросила Мария.

— А как же! Тебя выучили — ты во-он куда забралась. — Он покачал головой, словно до сих пор не веря в реальность произошедшего. Господи, Мария, которая выросла в семье ученого отца, в Москве, вышла замуж за него, за простого, хоть и богатого, купца, приехала с ним, можно сказать, в глухой лес!

— Да… — кивнула она, не отрываясь от неба и ласточек. — Если бы меня не выучили тому, чему выучили, я бы сейчас была глупая, самодовольная, капризная барышня.

— Нет, Мария, неправда. У твоих ног валялись бы поклонники. Ты разъезжала бы по балам в золоченых каретах с вензелями. Из-за тебя бы стрелялись на дуэлях. — Он слушал ее тихий смех в ответ на его речи. — Ты бы вышла замуж за того, кто тебе ровня…

— Ты мне ровня, — перебила она его и приподнялась на локте.

— Но город до сих пор гудит, — заметил Федор и провел травинкой по ее бледной щеке.

— Правда? А мне не слышно. Мне так хорошо в твоем доме! Он большой, и забор могучий.

— Про это тоже говорят. Не так, мол, живет, Мария, как положено купеческой жене.

— Купчихе, стало быть, — засмеялась она и обняла Федора за шею.

— Не так наряжаешься, не так говоришь.

— Правда? Подаришь мне яркую шаль? Чтобы я не ходила с непокрытой головой.

— Не подарю. Я люблю смотреть на твои рыжие волосы.