Да, любимый сын Степана Финогенова вовсе не Федор. Федор — сын уважаемый, А любимый — Павел. И, как бывает, ради любимого, в угоду ему родитель готов обделить других детей. Но при этом он всегда найдет объяснение — почему. А если есть объяснение, да не простое, а премудрое, то это значит одно: были муки перед тем, как додуматься до того, до чего додумался. До несправедливого.
— …Ты на самом деле хочешь это сделать? — услышала она свой голос, в котором невольно прозвучало возмущение, когда Степан поделился с ней своими намерениями. Он не ради уважения к ней делал это и не ради желания посоветоваться. Чужие советы ему никогда не были нужны. Он сам их тоже не раздавал, потому что считал — что сказал, то улетело. Дело заключалось в другом. Севастьяна писала грамотнее, чем он, а он хотел, чтобы, последняя его воля, изложенная на бумаге, толковалась ясно, так ясно, чтобы и комар носа не подточил.
— Поняла, почему я тебе это показываю? — Он величественно взглянул на нее, пытаясь гордой посадкой головы подчеркнуть, что снисходит по одной лишь, причем вынужденной, причине. Неграмотность была делом обычным и никем не осуждаемым. Грамотность — напротив, необычным и зачастую осуждаемым. Поэтому в умении Севастьяны писать и читать правильно он не видел никакого превосходства над собой. — Я хочу, чтобы все было яснее ясного, поняла?
— Но я же не кукла, мякиной набитая, — проворчала она. — Я читаю и думаю.
— А ты не думай. Тебе-то что? О тебе я позаботился. — Он самодовольно усмехнулся. — Ты меня не забудешь до конца дней.
— Спасибо, Степан. Но… но мне жаль Федора. — Она внимательно посмотрела на него. По ее черным глазам было видно, что она ждет ответа.
— А чего ты его раньше срока оплакиваешь? — ухмыльнулся он. Потом сощурился и спросил: — Или знаешь чего? Чего я не знаю?
— Нет, — ответила она.
— Так чего же? У меня дети посыпались через девять месяцев после венчания. Так, может, за пять-то лет, которые я дозволяю ему с женой пустовать, — он поднял вверх указательный палец, призывая Севастьяну осознать, как велик срок, — у него пятеро родятся? Тогда все станет его, все, что мной ему отписано.
— Но почему? — не понимала Севастьяна, хотя подозревала в этом условии корысть. Он делал это в пользу младшего. Павла.
— Почему, почему! — Степан сердито махнул рукой. — Неужто не ясно? Зачем ему столько моих денег, если он осунется бездетным?
— А если они родятся через шесть лет? Бывает, дети рождаются и на десятый год после венца, — упорствовала Севастьяна.
— Стары будут оба. Кровь испортится. Пускай жену любит так, чтобы до тридцати своих лет с первенцем управиться.
— Тебе не нравится Мария?
— Мария? — Он умолк. — Мария — картинка. Украсит собой дом. Мария — игрушка. Но не похожа на ту, которая каждый год будет стельная.
— Ты прямо как про корову, — поморщилась Севастьяна. — А зачем чтобы каждый год?
— Вот и ты тоже… Ты не из тех, что стала бы рожать каждый год.
Севастьяна усмехнулась:
— Так что же?.. Жена, по-твоему, только рожать и приспособлена Господом?
— А ты как думала? Не зря китайцы оплакивают смерть не жен, а красивых гетер.
— Но мы же не китайцы. Ты на них прямо помешался.
— Ты бы тоже помешалась, попади туда! — бросил Степан.
— Не попаду.
— Вот и хорошо, что не дано такое увидать женщинам.
— Но ты ведь не был против, когда Федор женился на Марии? — Севастьяна решила вернуться к прежней теме.
— Нет, а зачем? Мужик хочет утолить свою страсть. Благое дело. Но детей придется рожать другой, если она не станет.
— Но он не изменит Марии! — с жаром воскликнула Севастьяна. Она и сама не знала, что настолько сильно полюбила эту девочку.
— Да я и не жду, — спокойно сообщил Степан. — Потому и вношу перемены в дедовы условия о наследстве. Пускай Финогеновых детей делает Павел. — При упоминании имени любимца лицо Степана расплылось, он засиял, будто масленичный блин.
— Ох, несправедлив ты, батюшка, — покачала головой Севастьяна.
— А что же, справедливее будет, если Федор только и станет делать, что валяться со своей красавицей на мягкой перине да мои деньги тратить?
— Но почему ты думаешь, что он не будет их сам зарабатывать? Он весь в тебя. Не чета Павлу.
— Мужик в положении Федора, то есть при хороших деньгах, знаешь когда сам зарабатывает?
— Когда?
— Не когда ему есть на кого их тратить, а когда есть кому оставить. Вот в чем беда-то.
— А Павел…
— Павел моложе Федора, и, заметь, намного. Поскребыш мой дорогой. — Он вздохнул. — Матушка его преставилась раньше срока, я полагаю, потому, как отдала ему все свои последние силы. Она ведь и не встала после родов. Но красавца выродила. Подарочек мне за все про все. Павлу деньги наследные будут гораздо нужнее. Я это точно знаю.
Читать дальше