Эдит Хилл - Порабощенные сердца

При первых движениях Маурика Гален заметил разницу между его теперешней манерой вести бой и той, которой он придерживался в последний раз. Он не спешил и был крайне осторожен.

Снова и снова Маурик кружил вокруг противника, проверяя сильные и слабые стороны его защиты, совершенно не пытаясь взять на себя роль нападающего. Гален парировал каждый выпад, также ища слабое место. На губах его застыла усмешка. Может быть, горячего противника удастся подтолкнуть к неосторожному поступку.

- Как видно, ты умеешь учиться на своих ошибках, британец. Я польщен тем, что смог научить тебя кое-чему.

Глаза Маурика сузились в щелки.

- Ты ничему не можешь научить меня, римлянин. Это я буду учить тебя!

С ревом он ударил щитом о щит противника и, взмахнув длинным мечом, рубанул наискось вниз, от его края.

Удар был опасен, но Гален, подняв меч, остановил его. Его правая рука от плеча вдруг онемела. Пальцы инстинктивно сжались, удерживая меч в руке, однако он ничего не чувствовал ею, она безжизненно повисла вдоль тела.

Будто обжегшись, Маурик отпрянул и шагнул назад.

- На этот раз не выйдет, - злобно прошептал он. - Больше я не попадусь на твою трусливую уловку, как и на все прочие. - На его губах появилась дьявольская усмешка. - Знай, римлянин. Когда я преподам тебе этот урок, я займусь твоей женщиной. И прежде чем послать ее на встречу с тобой в мир иной, закончу то, что недоделал.

Одна мысль о том, что негодяй прикоснется к ней, заставила Галена затрястись от ярости. Но он отогнал нахлынувшую ненависть и боль, горевшую в плече, стараясь взять себя в руки. За эти драгоценные мгновения передышки к руке вернулась способность ощущать.

Тогда Гален выбрал тактику отчаяния. Бросив меч и перекинув щит в ослабевшую правую руку, он выхватил левой кинжал из ножен и бросился вперед. Сделав ложный выпад щитом, он припал к земле. Это движение застало Маурика врасплох. Гален нашел слабое место.

Знакомое ускорение пульса - он хорошо знал этот красный туман, который, казалось, окутал все вокруг. Это была жажда крови. Но на этот раз он убивает не ради Рима, а ради себя самого. И его кинжал воткнулся в солнечное сплетение Маурика. Направив острие вверх, он опустил левую руку вниз, распоров живот ублюдка сверху донизу. Потом отступил назад, дав Маурику упасть на колени. Тот, замерев, смотрел, как его внутренности шевелящейся массой вывалились на землю.

Гален отбросил щит, воткнул кинжал в ножны, потом подобрал меч и запустил руку в отвердевшие от клея волосы. Он отделил голову от тела, выполняя клятву, которую дал после смерти юноши, имени которого не мог уже вспомнить, но лицо которого не забудет никогда. Может быть, теперь, когда убийцу настигло мщение, его дух успокоится.

Звук голоса Ситы, прорвавшийся сквозь кровавую пелену перед глазами Галена, заставил его вновь вернуться к реальности. Фракиец, став на колени возле Церрикса, рассматривал рану на его голове. Гален поднял щит, готовясь пробиваться к Сите, чтобы вместе с ним помочь раненому королю. И вдруг остановился. Шум битвы затихал. Борьба продолжалась только по периметру поля, где немногие оставшиеся в живых бунтовщики, преследуемые римскими солдатами, пытались спасти свою жизнь, убегая в лес. Но спасшихся не должно было быть, не будет пленных, не будет пощады никому. Агрикола не даст убежать ни одному мятежнику, чтобы не оставлять зародышей бунта. Гален понимал, что все должно быть закончено раз и навсегда.

Внезапно его затрясло, но не от физической усталости, а от психологического расслабления. Он почувствовал себя опустошенным и махнул Сите, чтобы тот доставил ордовикского короля в шатер, где хирург разбил свой полевой госпиталь.

Вложив меч в ножны, он устало стащил с головы шлем. От пота, хлынувшего в глаза, их защипало и выступили слезы. Он вытер слезы тыльной стороной ладони, затем отер пот со лба и оглядел поле, заполненное мертвыми и умирающими.

Все было кончено. О раненых позаботились. Всюду было разбросано оружие вперемежку с трупами и отрубленными конечностями. Земля была красной от крови, которая ручейками сочилась по трещинам пересохшей земли. И все же сегодня боги были милосердны. Агрикола потерял очень мало людей, не больше, чем одного из восьми. Гален бывал в битвах, где один из восьми оставался в живых.

Он отвернулся. Полжизни он был свидетелем подобных боев и всегда безропотно принимал свою судьбу. Но сегодня не ощущал привычного чувства выполненного долга, не испытывал ни удовлетворения, ни гордости от этого непрерывного убийства, потому что не видел ему конца. Неужели он действительно обречен на вечную войну и на ее непременный атрибут - смерть?