Эйлин Гудж - Чужие страсти

Следующим был Эймс Меривезер. Она слышала, как он возвратился с прогулки, когда они с матерью грузили свои вещи в машину, но все надежды на то, что он придет к ним на помощь, вскоре растаяли. Он даже не вышел к ним. Абигейл задержалась еще на несколько минут, молясь, чтобы хотя бы он вмешался… чтобы появился Вон… но в итоге никто даже не проводил их. Когда они наконец сели в машину и отъехали от дома номер 337 1/2 по Вермеер-роуд, Абигейл показалось, что она видела какое-то движение в окне спальни Лайлы наверху, но это могло быть просто бликом света на оконном стекле.

Розали в отчаянии сделала несколько телефонных звонков, и теперь они ехали к дяде и тете Абигейл, с которыми она никогда раньше не виделась. Те жили в холмистой местности к северу отсюда, в городке под названием Пайн-Блафф. Абигейл знала о тете Филлис лишь то, что она приняла сторону матери Розали и ее отчима, когда те, узнав о ее беременности, выгнали девушку из дому. Абигейл могла только догадываться, чего стоило матери наступить на горло своей гордости и позвонить сестре.

На выезде из города они остановились на железнодорожном переезде в ожидании, когда проедет товарный поезд, и Абигейл не выдержала накопившегося за день напряжения.

— Ну почему, мама? — всхлипывая, спросила она.

Наступила пауза, заполняемая только ритмичным стуком вагонных колес и мигающим светом шлагбаума, отражавшимся в запыленном стекле их «Доджа Дарт» 72-го года. Солнце стояло высоко, горячий влажный воздух, похожий на густой суп и поступавший в машину через вентиляцию, дул медленно и лениво.

Розали сидела, вцепившись руками в руль и направив неподвижный взгляд вперед. Лицо ее было безжизненным, как у мертвеца, который так и не понял, что он умер.

— Все было не так, как она думает, — хрипло сказала она; голос ее был таким же безжизненным, как и выражение лица. — Я не любила его, дело не в этом. Я сделала это ради нее. Я сделала это, чтобы он не бросил ее.

Лайла до последнего момента сохраняла за собой кладовую, которая находилась в полуподвале их многоквартирного дома на Парк-авеню. Идя по бетонному коридору с рядами одинаковых ячеек за стальными решетками, которые казались бесконечно далекими от отделанного панелями из орехового дерева фойе с антикварными вещами, со вкусом украшенного цветами и располагавшегося всего на этаж выше, она чувствовала, как по телу пробегали мурашки. В кладовой было много ненужных вещей: лыжи и санки, напоминавшие ей об отдыхе их семьи в Аспене и Теллурайде [6] Дорогой горнолыжный курорт в Колорадо. ; пляжные подстилки, термосы и довольно потрепанная корзинка для пикников; старинные часы с маятником, которые она много лет назад привезла из их загородного домика на озере Махопак, надеясь починить, но которые с тех пор так и валялись среди другого хлама; груда альбомов с фотографиями; детская одежда и старые игрушки Нила, а также табели успеваемости ее сына за двенадцать лет учебы, разные дипломы и грамоты; и наконец, последний по счету, но далеко не последний по значению альбом с газетными вырезками, отражавшими молниеносный взлет ее мужа на самую вершину, который в свете нынешних обстоятельств выглядел для нее весьма иронично. От этой мысли у нее внутри все сжалось.

Первое, что бросилось ей в глаза, когда она открыла дверь и зажгла люминесцентное освещение, были бордовые чемоданы из натуральной кожи от Марка Кросса с ее монограммой, ЛМД — Лайла Меривезер ДеВрис, подарок покойной матери. Упакованные в пластик, они были задвинуты под стальную решетку, отделявшую их ячейку от соседней; сейчас комплект из трех предметов укоризненно взирал на нее. Они, должно быть, стоили целое состояние, и мать с трудом могла позволить себе потратить такие деньги, но Лайла воспользовалась ими только однажды, во время своего медового месяца, проведенного на юге Франции. Тогда ей казалось, что из-за этих чемоданов все обращают на нее внимание, не говоря уже о том, что они были очень непрактичны для любого, кто путешествует без собственной прислуги. А теперь они были также и дополнительной обузой из-за инициалов, которые прилипли к ней, как что-то мерзкое, во что она один раз вступила и теперь никак не могла отмыться.

Она старалась не думать обо всем этом и занялась выполнением первоочередной задачи, раскладывая все по кучкам: в одну — все, что нужно отдать или выбросить, в другую — все, что нужно опять разместить на хранение с остальными вещами, упакованными и готовыми к завтрашнему переезду. Стояла середина сентября, и город охватила жара, превратившая в настоящую печь этот полуподвал с кладовыми ячейками, где явно отсутствовала система кондиционирования, которая круглогодично поддерживала во всем здании постоянную температуру. Очень скоро она стала мокрой от пота, а глаза и горло начали зудеть от пыли.